Алла Горбунова - Конец света, моя любовь [litres]

Он был красивее всех, кого я видела в своей жизни, и говорили, что он был сиротой и жил один. Тем летним вечером мы стояли большой компанией на аллее у моего дома. Мне было восемь, и я была самой маленькой, остальные были старше года на четыре, и он тоже был там. Все как будто чего-то ждали, потом его подтолкнули: «Давай, давай же». Он нервничал и сорвал ветку малины, не зная, как начать, а потом сказал: «Аллочка, я люблю тебя». Это было первое в моей жизни признание в любви. Я оглядела собравшихся ребят, которые в наступившей тишине напряженно-выжидательно смотрели на меня, и сказала: «Неправда». «Правда», – сказал он. «Неправда», – сказала я. Я была уверена, что они надо мной подшутили или этому мальчику достался какой-то фант, или на спор. Тут бабушка позвала меня с участка чистить зубы, и я ушла. В ту ночь мне грезилось, что этот парень влезает ко мне в окно, и я убегаю с ним. На следующий день ко мне пришла одна девочка из их компании, которая уже несколько раз поступала нечестно, и я была уверена, что она пришла, чтобы продолжить эту злую шутку. Она стала меня расспрашивать, как я отношусь к тому, что он сказал, видимо, с тем, чтобы передать это ему и другим, а я хотела, чтобы никто из них никогда не догадался, что я люблю его, потому что боялась, что надо мной будут смеяться, и я специально сказала ей: «Он мне не нравится». «Почему?» – спросила она. И я, не зная, что придумать, выдала самое немыслимое и абсурдное из всего невозможного: «Он некрасивый». Когда я видела его, у меня всегда подкашивались ноги, я не могла идти и как будто почти падала в обморок. Мимо него я всегда проходила, держась за заборчик или за что-то, на что можно опереться. При такой силе чувств я все еще была ребенком и играла в игрушки. Помню, как он стоял на аллее со своей собачкой, и я возвращалась от Надьки с зажатой в кулаке игрушечной черепашкой. Я крепко-крепко зажала черепашку в руке, чтобы он не увидел, что я все еще играю в игрушки, проходя мимо, смерила его полным презрения и равнодушия взглядом, а сама все это время боролась с головокружением и держалась за забор, чтобы не упасть в обморок от любви.

Тогда же, в восемь лет, я испытала первый оргазм. Я лежала в кровати и читала графа Монте-Кристо, и невзначай потерла у себя между ног и вдруг обнаружила, что это приятно, я потерла еще и при этом продолжала читать, там как раз была сцена, как граф Монте-Кристо употребил гашиш и ему грезятся какие-то мраморные статуи, их ледяные прикосновения, это была по сути эротическая сцена. Но сексуальные фантазии были у меня и до этого, с раннего детства, они были дикие, постыдные и больше связанные с темами психологического насилия, объектом которого в моем воображении являлась я или кто-то, кем я себя представляла, чем с сексом как таковым, – я ведь и не знала тогда, что такое секс и как им занимаются. С самого начала эти фантазии имели «контрастную» природу – я фантазировала в них не о том, чего мне хочется, а о том, что является наиболее неприемлемым для меня как личности. О том, что в реальности было бы для меня абсолютно невозможно и воплощения чего я бы никогда не пожелала. Мне как-то сразу было понятно, что самое неприемлемое для меня как личности с моими высокими идеалами любви, свободы, благородства и справедливости – это и есть самое сексуальное. К любви и высоким чувствам это не имело вовсе никакого отношения, про любовь у меня были совсем другие фантазии, романтические и возвышенные, и я никогда не путала эти две сферы.

С подругами у нас тоже были какие-то «сексуальные» игры. С Надькой мы играли в маньяка и изнасилование: одна прислонялась к дереву, а другая играла, что ее насилует. С девочкой Ксюшей была такая игра: она привязала меня скакалкой к сосне и хлестала крапивой. Это увидела баба Беба, и вышел скандал. Девочка Люба попросила меня сделать ей «массаж», а за это она обещала мне подарить колечко. Я села на Любу голая, как она мне сказала, и трогала ее, где она говорила, но тут вошел мой дедушка, прогнал Любу, страшно ругался и сказал, что «это самое худшее, что может быть между двумя женщинами». В десять лет я прочитала «Тайный дневник Лоры Палмер» и она стала моей любимой героиней. Я ясно узнавала себя в ней: я была точно такая же, как Лора. И БОБа, злого духа, который мучил ее, я тоже знала – по-другому, но знала. Ее пример вдохновлял меня многие годы, я сверяла свое взросление с ее взрослением, а в школе я стала играть в то, что я нюхаю кокаин: отпрашивалась с уроков в туалет, доставала бумажку и делала вид, что вдыхаю кокаиновую дорожку.