Алла Горбунова - Конец света, моя любовь [litres]

Дедушка, мой самый любимый мужчина в жизни – до рождения сына! В нашей семье он был миротворцем, защитником, рациональным началом. Я называла его «деда», когда была маленькая. Он был одним из тех редких людей, которые живут в гармонии с Космосом и знают в нем свое место. Он никогда не рвался к власти, к высокому социальному положению, и отказался, когда ему на работе предложили стать начальником. Кроме того, дедушка обладал замечательным чувством юмора, не исключая и черный. Подшучивал над своими друзьями, а саму дружбу с ними, даже школьную или студенческую, нес через всю жизнь, до самой смерти. Меня он называл «внука». Дедушку можно было спрашивать обо всем, про звезды и планеты, про растения, про то, как что устроено на свете. Он очень хорошо разбирался в медицине и порой сожалел, что не стал врачом. Он назначал лечение и ставил диагнозы по телефону всем своим знакомым и никогда не ошибался. Весной он показывал мне, как распускаются листья. По вечерам он показывал мне спутники в черном небе. Иногда он перебирал с черным юмором: как-то лег и притворился мертвым, я его теребила-теребила, а он не откликался и прекратил игру, только когда я заплакала. Дедушка был лысым и всегда шутил, что это оттого, что он очень умный – все волосы повылезли.

Была еще Бедя, бабушкина сестра. Про нее говорили, что она несчастный человек. Она была толстая, со снежно-белыми волосами горшком и щетиной на подбородке, и еще она тряслась. Мне объяснили, что это от таблеток. Всю жизнь она принимала галоперидол и литий. У нее была шизофрения, похожая на биполярное расстройство: у нее тоже были маниакал и депрессии, но кроме того были голоса в голове. Началось все в девятнадцать лет, ее повалил на землю и облапал какой-то парень в парке Лесотехнической академии, где она училась. Она долго страдала, думала об этом и никому не могла рассказать. Потом она заболела. Поехала с другими студентами «на картошку» и там разделась догола, бегала в невменяемом состоянии, что-то кричала непристойное. Ее начали лечить и сделали глубоким инвалидом. Она осталась старой девой и всю жизнь боялась мужчин и при этом сходила с ума на почве секса, считала, что все ее домогаются, а если ей начинал нравиться какой-то мужчина – у нее тут же появлялись голоса в голове, и все ее влюбленности глушились галоперидолом. Мне рассказали ее историю, и она ошеломила меня. Я верила тогда в благое устройство мира, и судьба Беди в это благое устройство никак не укладывалась. Мне трудно было понять, что человек может быть настолько несчастен и что это никак не исправить.

Был еще дядя Алеша, мамин брат. Мы с ним не были близки и почти не общались. Он не интересовался мной, когда я была ребенком, и жил какой-то своей параллельной жизнью. Мне всегда говорили его не беспокоить.

Отец появился в моей жизни, когда мне было десять лет. Мне говорили, что у них с мамой не сложилось, что он был ее сильно моложе, когда я родилась, был еще студентом. Они познакомились зимой на базе отдыха в Карелии, хотели пожениться, даже подали заявку в ЗАГС, но расстались еще до того, как я родилась, – по причине нехозяйственности моей мамы и несложившихся отношений с ее будущей свекровью. После моего рождения отец несколько раз приходил, принес мне большую обезьяну, которую я назвала Кампа-Зямпа, когда мне был годик, а потом они с мамой решили, что для всех будет лучше, если общения не будет. Когда мне должно было исполниться десять лет, я пригласила его письмом к себе на день рождения. Они пришли с его мамой, моей второй бабушкой. С тех пор мы стали общаться, но не часто.

Все детство я мечтала о белом коте. Бабушка категорически запрещала заводить каких-либо животных. Летом на даче я заводила себе гусениц, чтобы о них заботиться, в городе сажала в банку пауков из туалета и играла, что это мои домашние животные. В девять лет мне разрешили завести кактусы, и я была счастлива, что теперь мне есть за кем ухаживать. Но главной мечтой был кот. Мы с мамой вместе мечтали о белом пушистом коте, укладывая меня спать, мама говорила мне: «Пусть тебе приснится белая киса», и, когда мне должно было исполниться одиннадцать лет, кот все-таки появился. Каким-то образом мама уломала бабушку с дедушкой и взяла белого персидского котенка. Его так и назвали – Персик, но по имени его никто никогда не называл, называли «кот», «киса», я называла его разными странными ласкательными именами, например «кисца гурейшая», «кисогрыз», «кисыч» – в общем, по-разному. Кот был всем хорош и пригож, но отличался удивительно вредным характером. Он был ласков и урчал, как стиральная машина, но в знак протеста он писал на самое святое. Вначале он написал на кровать, потом решил, что это недостаточно радикально, и написал на мамин компьютер, но и этого было мало, и он поступил оригинальнее: написал в собственную кормушку. На том бы ему и остановиться, но кот хотел подвергнуть поруганию все – бога, душу, мать – и написал на меня, свою любимую хозяйку.