Юрий Щекочихин - Армия жизни

— Ты часто размышляешь об этом, Сергей?

— Я думаю об этом постоянно.

Да это же здорово, подумал я, что вырастают ребята, размышляющие не только о сиюминутном, но и о существенном в нашей жизни, болеющие не только за себя одного, но и за всех нас. Разве не близка нам его позиция? Разве не такими, размышляющими, умеющими оценить, что плохо, а что хорошо, что настоящее, а что дешевка, и хотим мы видеть молодых людей?

А я-то настроился на спор с ним еще тогда, когда он позвонил в четверг.

По телефону он представился так: «Сергей, 17 лет, я — панк».

Ну вот, панк… В последнее время словечко начало мелькать в читательских письмах, чаще всего — с интонацией негодования. И несколько телефонных звонков от них или им «сочувствующих» тоже было.

Сергей, судя по всему, был готов обосновать свою позицию. Я предложил ему прийти в редакцию, он согласился, и на следующий день, в пятницу, я столкнулся на лестнице с парнем, который поднимался, издавая мелодичный звон.

— Сергей?

Его нельзя было не узнать в редакционных коридорах.

На шее узкий черный галстук, точнее, черная ленточка. На левом колене — круглый значок с какой-то музыкальной эмблемой. На джинсах, на рубахе, на свитере — штук 15 больших английских булавок. И, наконец, к джинсам сбоку, чуть повыше колен, прикреплен колокольчик.

Это был, так сказать, антураж, за которым можно было увидеть вызов норме или причуду юности, легкую шутку или злой умысел.

Началось все, по его словам, когда он заканчивал восьмой класс.

— Я сам тогда не знал, кто я, но кем-то хотелось быть. Все «мое» выражалось в том, что я надевал бриджи, черную рубашку и черный галстук. Вот этот, — он потрогал концы галстука. — Я подбил нескольких приятелей, мы сбрили виски и ходили по улицам, демонстрируя себя. Внимание публики нас не раздражало. Скорее наоборот.

— Но это — в 15 лет. А сейчас, сегодня?

— Демонстрировать себя — принцип нашей команды. Мы хотим, чтобы на нас оглянулись, чтобы нас заметили. Забавно идти по улице и на лицах прохожих видеть, что они озадачены. Вот какой-то солидный человек прошел, посмотрел на тебя надменно, и ты чувствуешь, что самим своим видом ты его почему-то — это слово Сергей подчеркнул — оскорбил.

— И это приятно?

— Да, приятно. Это согревает душу.

Я хотел было возразить Сергею, сказать о том, что самоутверждаться надо в другом: в учебе, в науке, спорте, знаниях и культуре, что «по одежке», в конце концов, только встречают, но вдруг осекся. Не точно ли такие слова я читал и слышал, когда был в возрасте Сергея?

Может, в этом все и дело? Они новые, а мы предлагаем им слова, которые были в ходу, когда сами были в их возрасте. Они новые, а мы предлагаем им старые, устарелые формы работы, которые и на нас-то не очень действовали, не то что на них. Они новые, а мы заставляем их петь песни, которые и нас-то петь заставляли.

Да почему же они такие новые? Потому что они едва ли не первое поколение советских подростков, чьи родители не испытывали ужаса войны и боли лишений. Они по-настоящему мирное поколение, и потому проходят новое, еще невиданное нами испытание. Испытание благополучием.

Но проходят-то его вместе со взрослыми. Не живут отдельно, а живут вместе с нами. И не такое уж это легкое испытание. Куда тяжелее, чем те, что придумывают они для своих отцов.

Сергей хочет обратить на себя внимание колокольчиком на колене, но он — задумаемся над этим! — куда беззащитнее, чем, к примеру, какой-нибудь деляга, открыто привлекающий к себе внимание особняком, поднявшимся над всеми вокруг, или «мерседесом», купленным неизвестно на какие доходы. Тем-то попробуй скажи, что утверждаться надо в науке или культуре — засмеются в лицо. Никогда раньше самоутверждение маркой автомобиля, доступом к всевозможному дефициту, возможностью заграничных поездок не было таким престижным, и потому можно ли судить Сергея за то, что он хочет быть заметным, выделенным среди всех. Чем еще может он обратить на себя внимание того, допустим, «солидного»? Встать у него на пути и прочитать наизусть «Пиковую даму»?

Вот о чем я думал, когда слушал его. Ведь в молодости хочется быть замеченным, а кто его так заметит? Кому он будет нужен? Кому интересен?

Когда он еще только позвонил в редакцию, я спросил его (как спрашивал каждого), что же заставило его позвонить? Сергей ответил:

— Хочу, чтобы услышали!