Юрий Щекочихин - Армия жизни

— Как тебе кажется, какие именно молодежные проблемы сегодня самые важные?

— Думаю, надо побольше развлекательных программ, чтобы отвлечь молодежь от той скуки, которая в основном присутствует в компаниях.

— Но человек может так заразвлечься, что не захочет ни думать, ни работать. Весельем пресытится.

— Я думаю, надо коренным образом пересмотреть наше, вернее, ваше отношение к молодежи. По каждому вопросу слушать наибольшее число звонков вот таких. Надо ставить определенный вопрос, по которому в этот день ребята могут ответить.

— А какой вопрос, тебе кажется, надо поставить?

— Думаю, в первую очередь проблему воспитания с самого раннего детства… Вот сейчас пришел еще один друг, сейчас будем обсуждать разговор с вами…

— Мне кажется, что сейчас молодежь довольно инфантильная. Живут на всем готовом…

— А вам-то сколько лет? И, кстати, как вас зовут?

— Дмитрий, 22 года. Студент… Я и сам практически живу на всем готовом, но я как-то стараюсь быть взрослее, а многим очень нравится просто числиться студентами, ходить время от времени в институт и проедать родительские деньги. То есть жить в свое удовольствие, но особо для этого ничего не делать. Это один из основных молодежных пороков.

— Как ты думаешь, ваше поколение более рационально, чем раньше?

— Нет, наверное. Мы избалованы. Мы — избалованное поколение. Я помню, какие были раньше десятиклассники… Помню, в пятом классе. Это были взрослые, солидные люди. Но я помню себя десятиклассником! Мы с гиканьем, топаньем носились на переменах, в салочки играли.

Мотобог скрывался от жары в зарослях возле огородов. В руке у мотобога были зажаты шесть карт, а рядом на траве лежали другие — мото-, радио- и магнитофонобоги.

По улице шли гуси, и стоял великий зной, от которого желтели в полях так и не поднявшиеся колосья. Улица была в кочках и выбоинах, и виднелись редкие клочья асфальта. Как заплаты на протекторе мотоцикла.

— Ну, давай, ходи, — сказали мотобогу. Он поднял карту, и в эту самую минуту появился Володя Шестаков из уголовного розыска и я.

— Здравствуй, Игорь, — сказал Володя, и червонный валет повис в воздухе, как парашютист в затяжном прыжке. — Пойдем-ка с нами…

Минут пятнадцать назад сержант Иванов из районного ГАИ рассказывал нам про «очень веселый», как он сказал, вчерашний случай: «Парень, значит, меня заметил — и на разворот. Я за ним, кричу: „Стой!" Увеличиваю скорость — он тоже. Объезжаю его — он в сторону. Я из „Жигулей" кричу: „Остановись!" — не слушает. Ну наконец обгоняю — и легонько жезлом по плечу. Остановился и на меня чуть ли не с кулаками. Ему же нельзя близко к мотоциклу подходить, а не то что гонки с ГАИ устраивать. Мотоцикл отобрал, сейчас он у нас во дворе стоит. Уже бабка его приходила…»

Вот и дом: палисадник, сад в глубине, на крыльце — бабушка. Взгляд у нее тревожный.

Сарай — летний дом Игоря, его неприкосновенная резиденция. Полумрак, маленькое окошко, кровать, два старых стула. На полу — гиря и гантели. На стенах — цветные фотографии: парни в шлемах, руки сжимают рули «Яв» и «Харлеев».

— Каждое утро? — киваю я на гири.

— Ага, — отвечает Игорь, — каждое утро. 25 раз — пудовую.

Чем он занимается целыми днями? Речка, сидение с приятелями в кустах, гантели и гири, боксерские перчатки (секция самодеятельная, и не секция даже — так, обмен ударами), вечером гуляет с девчонкой. Вот круг его занятий. Можно было расспрашивать его дальше и смотреть на его жизнь пристальней — большего вы не найдете. Большим был мотоцикл. Его отобрали в первый же день, как он принялся его обкатывать…

А потом было утро. Суббота. Я шел по пыльной улице и искал еще один дом в этом городе.

Об этом человеке я услышал в поезде, когда ехал в этот город. «Есть там такой Толяныч — он всех заводит». Потом в милиции: «Есть у нас такая знаменитость…» Потом от ребят на улице: «Толяныч — это человек».

Я шел к Толянычу, авторитетному парню среди тех, кто умеет и любит драться, чтобы задать ему вопрос, хотя, конечно, одним вопросом не обошлось.

— Толя, я из Москвы.

— А… — сказал он и протянул руку. — Привет.

Рука была исписана синими узорами.

— Был? — спросил я.

— Да, — ответил Толяныч. — По 206-й. За хулиганство.

— Толя, — сказал я ему. — Так больше продолжаться не может.

— Понимаю, — важно кивнул Толяныч, будто мы с ним сидим за круглым столом чрезвычайно важного международного совещания. — Самому долбанули по голове, — и он легонько прикоснулся ко лбу, где еще оставались следы той недавней крупной драки.