– Мне всюду в меню встречается кумара. Это какое-то пюре или еще что?
– Сладкий картофель, – отвечает Хавьер. – Мигель меня просветил.
Я выбираю между кумаровым супом, оладьями с мальками и классической жареной рыбой с картофелем фри и в конце концов решаю рискнуть. Пусть будут оладьи и суп. Хавьер заказывает устриц.
Он возвращает официанту меню, а я смотрю на него. Он сидит на фоне окна. Льющийся с улицы свет окаймляет его волосы и литые широкие плечи, придает рельефную выразительность профилю, подчеркивая линии высокого лба, крупного носа, полных губ. Мне нравится его элегантная рубашка. Его естественность.
Он стучит пальцем по книжке в бумажном пакете.
– Расскажи про нее.
– А, про это. – Меня снова пронзает боль воспоминаний. – Ты видел «Вилли Вонка и шоколадную фабрику»?
– Знаю, что есть такой фильм.
– Он снят по этой книге.
Хавьер кивает, держа перед собой на столе некрепко сцепленные ладони.
– И что?
Я пригубливаю бокал с водой.
– Мои родители усыновили, так сказать, одного беглеца. Он работал у них в ресторане. Дилан. – Когда последний раз я произносила вслух его имя? Грудь полоснула ноющая боль. – Он жил с нами многие годы. И это… – я кладу ладонь на бумажный пакет, – была его любимая книга. Он часто читал ее нам с сестрой.
– О чем она?
– Один бедный мальчик из лондонских трущоб находит золотой билет под оберткой плитки шоколада и получает доступ на шоколадную фабрику, которой заправляет эксцентричный кондитер.
– Чем эта книга так пленяла твоего друга?
Раздумываю над вопросом Хавьера. Я очень многого не знаю о Дилане. Практически ничего о его семье, о его прошлом, не считая того, что его сильно избивали. Однажды он только сказал, что они с матерью иногда наведывались в китайский квартал.
– Чарли – бедняк, нашедший выигрышный билет, – вслух говорю я. – А кондитерская фабрика таит в себе некое волшебство, так ведь?
– Ты по нему скучаешь?
– Не только по нему. – Как объяснить весь сложный спектр своей любви к моим близким? Мама курит на кухне, где Дилан читает вслух; воздух насыщен густым ароматом кофе; сестра мусолит губами кончик пряди своих волос; где-то рядом поет отец, выполняя какую-то физическую работу. – По всем. Даже по той маленькой девочке, какой я была.
Хавьер протягивает через стол свои большие руки и заключает в них мою ладонь. Она полностью тонет в них.
– Расскажи про них.
Я не хочу, чтобы он так сильно мне нравился. Меня вполне устроило бы просто физическое влечение. Но не глубокая симпатия. Я совершенно не знаю его, но этот жест выдает в Хавьере львиное сердце – большое, щедрое и мудрое. Он приоткрывает запертую дверь моей жизни.
Я делаю глубокий вдох, вспоминая те дни, и, сама того не желая, начинаю откровенничать. Может, это он так на меня действует, а может, пришло время поделиться с кем-нибудь.
– Мы росли дикарями, мы все, даже Дилан. Должно быть, он откуда-то сбежал. Однажды вечером, будто привидение, возник на пороге нашего дома – ему тогда было лет тринадцать – и остался у нас. Мама взяла его под свое крыло. – Я качаю головой. Тот ее поступок для меня до сих пор загадка, но она любила его так же сильно, как и мы, с самого первого дня. – Мы с сестрой его обожали. – Я смотрю на океан. Даже отец, достаточно жесткий человек, и то его любил. – Наверно, встреча с нами – это было самое лучше, что случилось в жизни Дилана.
– Почему ты так думаешь?
Я вспоминаю его шрамы: одни – маленькие и бледные, другие – длинные и тонкие или жирные и красные.
– Тогда я этого не понимала, но теперь, зная то, что я знаю, могу с уверенностью сказать, что он, вероятно, подвергался физическому насилию. – У меня кожа зудит, когда я представляю, как Дилана, юное нежное нестерпимо красивое существо, бьют, режут и чем-то прижигают. На его теле остались отметины от всех этих истязаний и от других. На мгновение меня грозит захлестнуть волна утраты и тоски – тоски по тому времени, по самому Дилану и тем ужасам, что он пережил. – Он заботился о нас, обо мне и Джози.
– А родители почему о вас не заботились?
Ответ на этот вопрос очень сложный и вдобавок очень личный, и я вздыхаю с облегчением, когда официант приносит корзиночку с хлебом и Хавьер выпускает мою руку. Сначала он предлагает мне взять хлеб, держа корзиночку в учтивой манере, пока я выбираю ржаную булочку. Сам он берет булочку с тмином и подносит ее к носу. С восторгом произносит:
– М-м. Alcaravea .
Я протягиваю руку, и Хавьер дает мне свою булочку.
Читать дальше