Дэвид Лодж - Думают…

— Разумеется, нет! — живо откликнулся он. — Научные объяснения принципиально отличаются от анимизма, зороастризма или астрологии.

— Согласна, но ты говоришь о самых крайних формах, — сказала я.

— Тогда сама выбери любой пример. — И он заносчиво задрал подбородок. В этот момент я не смогла подобрать ничего подходящего. — Начиная с эпохи Просвещения, — он перешел на лекторский тон, — наука служила единственно верной формой знания. Ее противники встали перед выбором: принять ее и попытаться объяснить свои идеи с научной точки зрения и тем самым подвергнуть их серьезной опасности, поскольку они могли оказаться необоснованными, как это случилось с теологией. Или же можно было спрятать голову в песок, делая вид, что науки вовсе не существует, как поступают, к примеру, фундаменталисты. А эти постмодернисты посадили всех в одну лодку, заявив, что нет ни волков, ни овец. Но это далеко не так. Наука реальна. Она изменила условия человеческой жизни намного глубже, чем вся предшествующая тысячелетняя история. Одна медицина чего стоит! Еще двести лет назад доктора пускали больным кровь, считая это лекарством от всех возможных недугов. Если у тебя рак, то ты же не пойдешь к онкологу-постмодернисту, считающему, что рефлексология и ароматерапия ничем не отличаются от хирургии и химиотерапии?

— Конечно, нет, если ставить вопрос подобным образом. Но ведь существуют области человеческой жизни, в которых наука бессильна, — вставила я.

— Ты имеешь в виду qualia ? — спросил он.

— Именно. Счастье — несчастье, чувство прекрасного, любовь…

— Да, это большая нерешенная проблема…. Как найти связь между состояниями мозга, за которыми уже можно наблюдать, и сознанием, о котором можно только говорить? Но если ты ученый, ты должен верить в то, что ответ будет найден. Для этого и создаются центры, подобные нашему.

Потом я спросила его, верит ли он в то, что в один прекрасный день какой-нибудь новый Эйнштейн вдруг проснется с готовой теорией сознания, и Ральф ответил:

— Если честно, нет. Эту проблему разрешит скорее всего компьютер, а не человек. Но вопрос в том, поймем ли мы, что это и есть разгадка.

Четверг, 10 апреля.Хороший практический семинар был сегодня. Сол Голдман читал главу, в которой главный герой впервые приглашает своего отца в гей-клуб. Получилось очень смешно. Но самое главное — Сара Пикеринг тоже присутствовала на занятии. Она не приходила уже два раза после нашего с ней разговора, и я начала опасаться, как бы она не впала в депрессию или, не дай бог, не решила уйти с курсов, что могло повлечь за собой неприятные последствия. Сегодня же она явилась в класс и даже произнесла несколько толковых замечаний. У нее во рту поблескивал штифт пирсинга. Мне подумалось, что он нужен ей для секса, но эта мысль не вызвала ревности, а скорее развеселила меня. Мне уже не хочется выцарапать ей глаза.

Жизнь потихоньку налаживается. В среду Ральф вел себя безупречно, и у меня нет причин, чтобы не поехать в воскресенье в Подковы. После обеда мы собираемся вместе отправиться в Буртон-он-зе-Уотер на утиные гонки Марианны Ричмонд. А завтра я устрою себе небольшую экскурсию. Погода установилась теплая, и я решила почаще выходить из кампуса, чтобы изучать окрестности. Сейчас читаю новое собрание писем Генри Джеймса; меня особенно заинтриговало одно письмо к Чарльзу Элиоту Нортону, отправленное весной 1870 года из Малверна, который находится недалеко отсюда. Джеймс приехал туда поправить здоровье после Флоренции (в тот год он совершил «большое путешествие» по Европе, оплаченное его отцом). Меня особенно поразил следующий отрывок:

«Вчера утром если я и думал о Флоренции, то со снисхождением. Я побывал в старинном Ледбери, около часа карабкался по общипанным оленями склонам и бродил по живописным аллеям Истнор-парка (обширное владение графа Сомерса) — удивительно пустынного и очаровательного, но в то же время неухоженного, как в Италии. В Ледбери я обнаружил одну очень старую и величественную церковь с отстоящей колокольней и церковным погостом, насквозь пропитанным стариной. Это столь удачная, характерная и неожиданная находка, что кажется мне сейчас (подобно множеству других мест) одним из наиболее памятных видов Европы».

Церковь с отстоящей колокольней — нечто необычное и совершенно неанглийское, очень хочется посмотреть самой, собираюсь съездить туда завтра. Пальцы крестиком за то, чтобы она не изменилась с тех пор, как ее впервые увидел Джеймс.