Джаспер Ричмонд зашел в кафе, как раз когда я там сидела. Он толкал перед собой большую тележку, доверху наполненную ящиками с вином и бокалами для завтрашнего приема. Из Уолсоллского университета приезжает профессор Робин Пенроуз, которая должна прочесть лекцию памяти Х. Х. Кросби. Это ежегодное событие, которое организует вдова одного из бывших сотрудников нашего университета. Я приглашена на лекцию и последующие прием и ужин. Лекция называется «Изучение субъекта».
— Боюсь, будет нелегко высидеть, слишком много профессионального жаргона. Ведь она теоретик, — сказал Джаспер.
— Зачем же ее тогда пригласили? — поинтересовалась я.
— Это была не моя идея. Один из моих молодых коллег мечтал с ней познакомиться. — Он с хитрецой осклабился. — Как с лектором, разумеется. Впрочем, она недурна собой…
Все сейчас только и говорят о выборах. По результатам опросов, лейбористы по-прежнему лидируют, но к первому мая ожидается резкое изменение в распределении голосов. Я не успела зарегистрироваться как «голосующий по почте», а выборы назначены на четверг, когда у меня занятия. Боюсь, что не смогу проголосовать. Теоретически, можно съездить в Лондон с утра, но мне лень.
Еще с университета я голосовала за лейбористов, когда все мои знакомые симпатизировали левым, но со временем мой пыл стал постепенно угасать. Если бы Мартин не повлиял на меня, я бы уже давно переключилась на социал-демократов, которых он иронически называл «партией для людей, не любящих политику». Новые лейбористы почти ничем не отличаются от СД, и меня это устраивает, но я все равно буду голосовать за первых, тем более что они и так победят на выборах. Даже отец, который всю жизнь (за исключением 1945 года) голосовал за тори, на этот раз хочет отдать свой голос либеральным демократам или, в крайнем случае, воздержаться. Его ужасно раздражает некомпетентность и аморальность нынешнего правительства. Да уж, если Саутуолд проголосует за лейбористов, мир перевернется вверх тормашками.
Вторник, 8 апреля.Робин Пенроуз использовала слово «субъект» в самых разных значениях. Субъект как индивид, субъект изучения (например, университетский предмет «английская литература») или субъект государственной политики. Насколько я смогла понять из лекции, во всех перечисленных значениях «субъект» — штука очень нехорошая. Существует нечто общее между эгоцентризмом в классическом психоанализе, слепым преклонением перед «формальной правильностью» в традиционной грамматике, эксплуатацией покоренных народов при колониализме и даже идеей литературного канона: все эти явления репрессивны, тираничны, фаллоцентричны, их непременно нужно деконструировать… Это была в своем роде блестящая речь — высокая моложавая женщина в эффектном черном брючном костюме жонглировала такими отвлеченными понятиями… Ее ярко-рыжие волосы были подобраны серебряной заколкой, а длинные серебряные серьги блестели и позвякивали, когда она обводила аудиторию самоуверенным взглядом. Мне было неприятно, что благодарным слушателям предложили такую сухую и пустую лекцию. Где же радость чтения? Где личные открытия и самосовершенствование? Слово «личность», или «самость», по ее мнению, обычно неверно истолковывается… Индивидуальность формируется, перестраивается и разрушается при овладении языком, под влиянием потока понятий, в который она погружается. (Надеюсь, я правильно ее поняла, я вела краткий конспект.) Сравнение с «потоком» напомнило мне бедную австрийку, сброшенную в канал придурками-насильниками. Не думаю, что женщине станет легче, когда ей скажут, что одной из косвенных причин происшедшего явилось обязательное изучение Шекспира в школьной программе…. В конце лекции профессор Пенроуз провела параллели с компьютером. Операционная система Windows с ее возможностью работать сразу в нескольких программах сравнивалась с сознанием, центр которого смещен. Мне показалось, что в этом есть что-то общее со словами Ральфа. Оба ученых отрицали, что наше «я» имеет какой-либо постоянный стержень, или «центр». Ральф говорит, что это — фикция, которую мы сами для себя выдумываем, а Пенроуз утверждала, что наше «я» обусловлено нашей культурой. Очень тревожно осознавать, что многие ведущие ученые и гуманитарии думают подобным образом.
За ужином я сидела рядом с профессором Пенроуз (плохая еда в частной столовой учительского корпуса), и она показалась мне намного симпатичнее, чем вначале. И не только потому, что прочла большинство моих романов и говорила о них со знанием дела. У нее есть четырехлетняя дочь, которая, по-моему, осталась без отца. Пенроуз самостоятельно воспитывает дочь и возглавляет Факультет культурологии и коммуникаций в Уолсолле. Это один из новых университетов, созданный из бывшего техникума (как странно, Глостер тоже когда-то имел статус нового университета, но сейчас его корпуса обветшали как снаружи, так и внутри). Робин направили туда всего два года назад, «с целью повысить уровень образования и исследовательских работ», как она сказала. Она употребляла в речи научные термины с самоуверенной легкостью, словно продолжая излагать свои книжные теории. Я вдруг представила себе, как она, будто фабрикант в старину, ударами хлыста подстегивает нерадивых и, как правило, пожилых мужчин, заставляя их достигать все более высокой производительности труда. Но оказалось, что ей гораздо интереснее обсуждать детские болезни и внедрение гендерных стереотипов поведения в детских садах. Она увлеченно говорила об этом с сидевшей напротив Аннабель Ривердейл. Ее теории в корне противоречат ее профессиональной практике, а личная жизнь, в свою очередь, сильно противоречит и тому и другому. Но я уверена, что цельность характера не является для нее важной составляющей человеческой личности.
Читать дальше