Дэвид Лодж: Думают…

Первым постучал в дверь Саймон Беллами. Воспользовавшись удобным случаем, я спросила, почему группа вела себя так сдержанно вчера на семинаре. Саймон — экстраверт, симпатичный, веселый, кудрявый и умеет ясно излагать свои мысли. Он — негласный лидер в группе, и задать ему вопрос было легко. Он объяснил, что студенты не знали, как реагировать, потому что Рассел Марсден никогда не читал им своих вещей. «Нам казалось, — сказал Саймон с обезоруживающей улыбкой, — что если мы будем хвалить роман, то покажемся подхалимами, а если будем критиковать, то это будет выглядеть невежливо». Потом добавил: «На самом же деле, я считаю, что роман отличный». И мы вместе посмеялись, как ловко он подкинул мне леща. Но я ему все равно поверила. Всегда хочется верить, когда тебя хвалят. Даже когда знаешь, что человек делает это не без шкурного интереса, похвала кажется заслуженной.

Сегодня мне позвонила Марианна Ричмонд, жена Джаспера, и пригласила на ужин «с друзьями» в субботу. Так что жду с терпением. Выходные вселяют в меня ужас. Особенно воскресенье — самый ненавистный день недели. Одиночество. Пустота.

На обоих этажах всегда очень тихо. Соседняя часть дома пустует. Рядом живет джентльмен из Африки, который уходит рано утром и приходит поздно вечером. Я видела его в читальном зале факультета обществоведения и подозреваю, что он проводит там все свое свободное время. Чуть подальше живет пожилой профессор экономики из Канады, достаточно милый, но совсем глухой. Еще дальше — улыбчивая, но молчаливая пара японцев, их академический статус никому не известен. Не так уж много возможностей для общения. Я все еще подумываю о побеге, но с каждым днем его вероятность уменьшается, а возможные последствия становятся все серьезнее. Так что пока я нахожусь в неопределенности, но надеюсь, что скоро достигну психологической «точки невозвращения» и смирюсь, наконец, с судьбой. В то же время мозг продолжает возвращаться назад и прокручивать другие варианты развития событий: я ищу работу, мне ее предлагают, пройдясь по кампусу и хорошенько подумав, я вежливо отказываюсь и весело, напевая под магнитофон, возвращаюсь обратно в Лондон — к привычной жизни. Вынимаю из ящика стола свой начатый роман и чувствую, что мне, наконец, хочется его продолжить. Полуподвал дома № 58 на Блумфилд-крезнт я (с легкостью) превращаю в небольшую квартирку, и какая-нибудь милая женщина моих лет, тоже вдова или разведенная, занимает ее и становится моей собутыльницей и преданной подругой. По-прежнему предаюсь мечтам. Иногда моим квартиросъемщиком становится мужчина со всеми вытекающими. Мечты такого рода слишком похожи на сентиментальные дамские романы издательства «Миллз-энд-Бун», чтобы я их записывала даже в этот дневник. Я раздваиваюсь: на Хелен Рид, которая недавно начала работать в Глостере, спокойная, квалифицированная и добросовестная. И другую Хелен Рид — сумасшедшую, запутавшуюся и распущенную, которая ведет параллельную жизнь в голове у первой.

Напряжение из-за необходимости вести две эти жизни одновременно становится почти невыносимым. Я жду ночи, когда можно будет соединить мои «я» в одно целое и уложить их спать на несколько часов. Сон — такое блаженство, которым по определению невозможно наслаждаться сознательно. Есть краткий момент приятного бессилия, когда чувствуешь, что засыпаешь, словно тебе сделали анестезию, а в следующий момент уже осознаешь, что все кончилось, ты проснулась, и тебя снова и с большей силой охватывают все те же опасения и сожаления, и уже невозможно вспомнить это безвозвратно ушедшее ощущение свободы во время сна. Склоняюсь к мысли, что мне все же стоит сходить в медицинский центр и взять таблеток от бессонницы. После смерти Мартина я так часто пила их, что по утрам превращалась в зомби, и потому решила отказаться от них, если смогу.

Четверг, 20 февраля.Вторая встреча со студентами в группе. Творческий семинар, а это значит, что один из студентов читает свою неоконченную работу (в будущем нужно будет заранее раздавать распечатки), а остальные разбирают ее по косточкам, я же выступаю третейским судьей. Такие семинары проходят каждый четверг. А во вторник я сама могу составлять план урока. Могу заставить их выполнять упражнения или обсуждать любой выбранный мною текст.

Рассел Марсден обычно просил студентов открыто выражать свое мнение во время семинаров, и мне от этого как-то не по себе, особенно после той атмосферы «поддержим-друг-друга», что царила у меня на вечернем курсе в Морли. Рейчел Макналти прочитала отрывок из своего неоконченного романа о девочке, выросшей на ольстерской ферме. Мне ее сочинение показалось искренним и убедительным, хоть и немного сырым, но двое студентов раскритиковали его, потому что, по их мнению, в нем недостает трагизма. Встал вопрос: можно ли писать о Северной Ирландии, не касаясь политической ситуации? Я дипломатично предположила, что напряжение в семье героини романа можно считать символом раздробленности нации в целом. Но сама Рейчел не согласилась с моей спасительной формулой и сказала, что есть вещи поважнее политики, и о них-то ей и хотелось написать. В глубине души я была солидарна с ней.