Дэвид Лодж - Думают…

— Жаль. В этом есть что-то поэтичное. Современная цивилизация, разрушенная собственной технологией, — вздыхает Хелен.

— Ну, вряд ли бы ты захотела вернуться в Средние века, — говорит он. — Кстати, я нашел то место у Дарвина: «Плач — головоломка».

— О, спасибо. А я уже и забыла.

— Книга у меня в кабинете, наверху. Хочешь посмотреть? Я имею в виду — кабинет. Туда стоит разок подняться.

— Ну, хорошо, — произносит Хелен, подумав секунду.

В этот момент из кухни выходят Кэрри с большой миской шоколадного мусса и Николас Бек с посудиной, доверху наполненной фруктовым салатом.

— Хочу показать Хелен свой кабинет, — говорит Ральф Кэрри. — Оставьте мне немного мусса.

— Не оставим, — на ходу отвечает она. — Кто успел, тот и съел.

Николас Бек ухмыляется, обернувшись, и движется вслед за Кэрри в столовую.

— Может, ты хочешь пудинга? — спрашивает Хелен Ральфа.

— Не переживай, она пошутила. Я уверен, что в холодильнике есть еще целая миска. Пошли подальше от этой обжираловки!

Он ведет ее вверх по лестнице.

— Существует два мнения по поводу расположения рабочего кабинета, — говорит он. — Одни считают, что кабинет должен находиться на первом этаже, чтобы оставаться в курсе всего, что происходит в доме, и экономить время, уходящее на спуск и подъем по лестнице. Другие — что он должен находиться на верхнем этаже, подальше от бытовой суеты. Там, где тебя никто не потревожит.

— Башня отшельника, — говорит Хелен.

— Вот именно. Я — как раз тот самый отшельник.

Кабинет Ральфа Мессенджера — переоборудованные комнаты для прислуги. В результате он очень велик, с густым ковром и длинными книжными полками, большим письменным столом и крутящимся креслом. Там есть круглый стол с двумя шезлонгами Чарлза Имза, множество настольных ламп и ночников, полированные шкафы, системный блок компьютера и большой монитор, а также множество другой техники: принтер, сканер, факс, телевизор с видеомагнитофоном, аудиосистема. Довершает обстановку телескоп на штативе, нацеленный в небо. Вся мебель — из вишневого дерева и нержавеющей стали, а мягкая обита черной кожей.

— Я бы не назвала это башней отшельника. Скорее что-то среднее между роскошной берлогой холостяка и центром управления полетами, — говорит Хелен.

Ральф довольно хмыкает:

— Приятное местечко, но чего-то здесь явно не хватает.

Он кладет счеты на письменный стол рядом с таким же набором стальных гильз для ручек и карандашей.

— Словно здесь и лежали! — радостно восклицает Хелен.

— Да, боюсь, что тут не обошлось без совета Кэрри.

— Нет, простое совпадение. Или мое шестое чувство. Впрочем, в шестое чувство ты не веришь.

Он улыбается:

— Не верю.

Подходит к шкафу, бесшумно выдвигает ящик и вынимает ксерокопию страницы дарвиновских «Дневников»:

— Вот, пожалуйста.

Он кладет листок под одну из настольных ламп, так, чтобы оба могли взглянуть на текст.

— Это страница из дневника 1838 года. Дарвину тогда было 30 лет. После путешествия на «Бигле» прошло два года. На горизонте маячит идея эволюции… Он убежден, что человек произошел от обезьяны, но идея пока не получила огласки, он прекрасно понимает, какой подымется шум. Он много думал тогда о смехе. Когда люди смеются, они обнажают передние зубы, как обезьяны. Он предполагает, что улыбкой макаки передают информацию о найденной пище своим сородичам. — Ральф проводит пальцем по цитате и читает ее вслух: — «Этот момент очень важен: улыбка обращается в смех, смех переходит в лай. Звуки лая сигнализируют другим животным о хороших новостях, о добыче… Без сомнения, происходит из стремления животного получить помощь»… Потом он задумывается над природой плача и говорит: «А плач — головоломка».

— Sunt lacrimae rerum, — говорит Хелен.

— Латынь я что-то приподзабыл.

— «Есть слезы вещей». Вергилий. Фраза почти непереводимая, но легко догадаться, что она означает. Тоже что-то вроде плача-головоломки.

— На самом деле, смех — тоже загадка, — говорит Ральф. — Объяснение Дарвина вовсе не исчерпывающее.

— А можно создать робота, который реагировал бы смехом на шутки другого робота? — спрашивает Хелен.

— Это непросто. Но, наверное, возможно.

— Я не верю в то, что роботу может быть смешно… радостно, грустно или скучно, — говорит Хелен.

— Скучно? — Ральф улыбается, словно он никогда раньше об этом не задумывался.

— Да, если бы мой лэптоп был человеком, он бы ужасно скучал — ведь я пользуюсь только текстовым процессором, а это меньше десяти процентов его возможностей. Однако он не возражает.