Эбби Гривз - Игра в молчанку [litres]

Я пишу о нем так, что можно подумать, будто он был ужасным занудой, но это неправда. Точнее, не вся правда. В некоторых отношениях Гай был очень неплох. Во-первых, он был очень хорош собой. Я знаю, что это звучит банально, но поначалу меня привлекла к нему именно его мужественная внешность. Кроме того, он умел быть обаятельным и обладал неплохим чувством юмора. Его шутки – ненатужные и по-настоящему смешные, очень отвлекали меня, студентку, оказавшуюся далеко от родного дома, от множества трудностей и проблем самостоятельной жизни. Наконец, с ним я переставала быть лишней – третьим мушкетером, который следовал как тень за Эди и Джулс. С Гаем я становилась полноценным человеком, веселой девчонкой, с которой приятно провести время, и мне было наплевать, что сверкала я, если можно так выразиться, только потому что на меня падали отблески Гая Великолепного. Словно луна я светилась отраженным светом, но все-таки светилась, и это было главным.

Но чем дольше мы встречались, тем сильнее то, чем я поначалу так дорожила, действовало мне на нервы. Его шутки стали казаться мне плоскими и нисколько не смешными. Я устала от его театра одного актера, к тому же мне казалось, что Гаю давно пора подстричься. Больше всего мне хотелось знать, что будет с нами дальше, но стоило нам остаться одним, и он делал все, чтобы уйти от серьезного разговора. Никогда еще я не видела человека, который умел в мгновение ока сменить тему, причем делал он это так ловко, что мне требовалось довольно много времени, чтобы сообразить, что мы говорим уже о другом. А ведь по большому счету Гай никогда звезд с неба не хватал, это уж можешь мне поверить.

Одним словом, я начала понемногу разочаровываться в Гае, но и выхода я не видела. Я попала в ловушку или, если точнее, я приклеилась к нему как муха к липучке. Могла ли я найти кого-нибудь получше? Были ли у меня силы, чтобы хотя бы попытаться? В глубине души я понимала, что мужчинам я не очень нравлюсь, а о том, чтобы кто-то полюбил меня по-настоящему, не приходилось и мечтать. У меня было слишком много острых углов, которые вряд ли обтешутся со временем. Я бы с удовольствием изменилась, но мне это было, скорее всего, не по силам, поэтому мне и приходилось довольствоваться Гаем, которого я интересовала ровно настолько, чтобы он не сбежал от меня при первой возможности. Если бы я и нашла кого-то другого, то, скорее всего, второго Гая, а то и кого похуже.

Если кто и знает, как тяжело знать о себе такое, так это я, Фрэнк. Я понимала, что ничего лучшего мне не светит, потому-то и не прекращала наш унылый роман.

Ты спас меня, Фрэнк. Ты пробудил во мне стремление к большему, принял меня такой, какая я есть. Я знаю, тебе бывало со мной нелегко. Смогла бы я вести себя так же, как ты, окажись я на твоем месте? Наверное, нет. Тебе досталась сломленная женщина, но ты любил ее так, словно она была целой. Ты не пытался исцелить меня, и это было высшим проявлением твоей нежности и любви.

Никогда я не забуду минуты, когда я поняла, что ты – тот самый человек, который мне нужен. Что ты настоящий. Что мои поиски, которые я продолжала, сама того не понимая, наконец закончены. Это произошло сразу после того, как мы вместе ходили в музей. Ты проводил меня обратно к больнице, где я оставила велосипед, хотя тебе это было не по дороге, да и погода стояла очень холодная. К этому времени мы уже поцеловались, но поцелуй смутил нас обоих, и я благодарила судьбу за то, что было уже темно, и ты не видел, как я покраснела. Потом мы долго шли к больнице, и твоя рука то и дело касалась моей, словно ты пытался набраться уверенности.

Когда мы наконец оказались на велостоянке возле больницы, я почувствовала разочарование – слишком коротким был наш путь от музея (через полгорода!). Я сказала: «Ну вот мы и пришли!» или еще что-то в этом роде. На самом деле мне хотелось, чтобы наша прогулка продолжалась и продолжалась. Я знала, что должна увидеть тебя снова, и ждала, что ты пригласишь меня куда-нибудь еще. Так бывало всегда. Мужчины, которых я знала до тебя, неизменно стремились повторить удачный опыт, и если не говорили этого впрямую, то, во всяком случае, самоуверенно полагали продолжение чем-то само собой разумеющимся.

– Мне было очень приятно, – проговорил ты наконец. Только это ты и сказал. Ничего больше. И все же мне показалось, что те часы, которые мы провели вместе, стали для тебя чем-то особенным, на что ты и надеяться не мог.

– Мы еще увидимся?..

Этот вопрос задала я. До тебя я бы никогда ничего подобного не сделала. Но в тебе было что-то, отчего многочисленные колесики сомнений и тревог, безостановочно жужжавшие у меня в голове, вдруг остановились, замерли. Навсегда или на время я тогда не знала, и все-таки это было прекрасно. Я вдруг почувствовала, что могу делать что хочу, могу руководствоваться не расчетом, а инстинктом, который ни за что меня не подведет. Я почувствовала, что могу быть собой, а не тем, чем кто-то там желает меня видеть.