Тоомас Винт - Возвращение [романы, новеллы]

Покупатель называет сумму, которую они собрали на подарок, она смехотворно мала, но как станешь оспаривать ее, ведь денег ровно столько, сколько тот сказал, и это лучше, чем ничего.

— Вам завернуть ее? — спрашивает Леопольд, с его стороны это означает согласие, но покупатель говорит, что в этом нет никакой необходимости, поскольку он на машине, и вынимает из кошелька деньги. Теперь остается лишь оформить картину, и Леопольд надписывает на подрамнике название, ставит год и свое имя. Картина, на которой выведено его имя, перекочует в чью-то квартиру, ее увидят десятки людей, возможно, когда-нибудь ее отнесут в кладовку или свезут на свалку, может, приличия ради она повисит на стене недельку-другую. Он продал картину, и теперь это уже не его собственность. Неожиданно Леопольду вспоминается история, рассказанная некогда Хельдуром: однажды к нему в ателье ввалилась компания, решившая купить кому-то на юбилей картину, написанную маслом; они смотрели и выбирали, и наконец сделка состоялась. Через несколько дней к Хельдуру явился солидного вида мужчина с картиной под мышкой. «Послушайте, — сказал он, — я узнал, сколько стоит эта картина, а мне деньгинужны больше, чем она». Вспомнив случай с Хельдуром, Леопольд усмехнулся и, не пряча усмешки, протянул картину человеку в кожаном пиджаке.

Проводив посетителя, Леопольд вернулся в ателье и уставился на лежащие на стуле деньги. На них можно будет купить кусок холста, несколько кистей и кое-какие краски. Но он пока не притрагивается к деньгам, не берет их со стула и не кладет в кошелек. Странное чувство, будто он совершил по отношению к картине предательство, не дает ему покоя. Будь картина живым существом и знай она, как мало за нее заплатили, обиде не было бы границ — за нее заплатили столько же, сколько стоит пара туфель, ежедневно сотнями сходящих с конвейера, а ведь это произведение искусства, единственное в своем роде, он не одну неделю создавал его…

Леопольд садится на стул, прямо на деньги (сижу на куче денег, с иронией думает он), и вспоминает, как ему впервые посчастливилось продать картину. Это чуть забавное, но приятное воспоминание, и самое приятное то, что захотели приобрести именно егокартину.

Спустя несколько дней после закрытия молодежной выставки, где были и его две картины, Леопольд встретил Астрид, которая, увидев его, весело защебетала: «Как хорошо, что ты мне попался, доктор Мурзак хочет купить у тебя картину. Позвони ему и обо всем договорись». — И дала ему телефон доктора.

«Да, — сказал доктор, — я действительно хочу приобрести вашу картину, ту, что висела справа, захватите ее и приходите ко мне». Он назвал свой адрес и сказал, что ждет Леопольда под вечер.

Это было что-то новое. До сих пор Леопольд ни разу серьезно не задумывался о том, чтобы продавать кому-то свои картины. Подарить — да, но продать? Однако средства к существованию для художника — его творчество. Вообще-то все это вполне естественно. Но Леопольд не считал себя художником. Художник это нечто недосягаемо высокое. Не название профессии, а титул.

Когда вечером Леопольд позвонил в дверь квартиры доктора, у него от волнения перехватило горло, словно ему предстояло совершить геройский поступок. Доктор открыл дверь, протянул ему руку, затем попросил его снять пальто и пройти в комнату. Оказавшись в просторном, с массивным письменным столом, кожаным диваном и стульями кабинете с высокими полками по стенам, Леопольд тотчас же принялся разворачивать картину. «Ага», — произнес доктор и долгое время разглядывал картину, затем несколько раз кивнул, словно окончательно убедившись в том, что это именно то, что он имел в виду, предложил Леопольду сесть и сам сел напротив. Леопольду казалось, будто все, что с ним происходит, похоже на кадр из какого-нибудь фильма: роскошный кабинет, с ним беседует известный доктор, а сам он художник, автор вожделенной картины. Однако при всем при том чувствовал он себя препаршиво.

Доктор заговорил о последней молодежной выставке, видимо, он был в курсе событий культурной жизни, а затем осведомился, в каком году Леопольд окончил институт. Это был больной вопрос, но Леопольд спокойно ответил (или ему показалось, что спокойно): дескать, в институте он не учился. «Ах, вот как…» — сказал доктор и перевел разговор на другую тему. Леопольду довольно часто приходилось отвечать на подобные вопросы, и он всегда испытывал чувство неловкости или стыда, что не имеет специального образования, хотя и понимал: ему есть чем гордиться, пусть он и не кончал института, но его картины выставляются, и, однако, как бы он ни старался напустить на себя небрежный вид, на душе все равно оставался какой-то осадок. Комплекс неполноценности, говорил он порой, интересно, когда я стану знаменитым (он усмехнулся), это чувство исчезнет?