Карел Конрад - Отбой!

Нам с Эманом жалко «амазонок». Они заметно побледнели. Лица у них измазаны паровозной сажей и от этого выглядят еще испуганнее, хотя девушки закусили губы и всячески стараются не показать, что им страшно. Но едва поблизости взрывается снаряд, в глазах у них вспыхивает ужас. Снаряды, правда, падают где-то далеко, но ясно слышно, как они пролетают у нас над головой — нарастает свист, воздух ударяет в барабанные перепонки. Нежный слух девушек, несомненно, острее воспринимает орудийную и пулеметную стрельбу, чем наш. Мы стоим поблизости от командира батальона, ожидая, пока нас пошлют на боевой участок, и нам хорошо видны испуганные лица «амазонок». Право, не пойму, почему наши ребята так недолюбливают их. Эти девушки заслуживают симпатии уж если не за терпение, с каким они сносят все неудобства и лишения, то хотя бы за привлекательную внешность. Они так стараются избежать всего, что могло бы создать им дурную репутацию, и все же их подозревают бог весть в чем и ненавидят едва ли не больше, чем противника, обстреливающего нас с того берега. За время нашего пребывания в Словакии бедняжки даже ни разу не выходили из вагона. Ведь эти девушки могли бы быть добрыми феями батальона, их улыбки подбадривали бы добровольцев, идущих в бой. Но, надев офицерскую форму, «амазонки» навлекли на себя острую неприязнь солдат. Кроме того, они принадлежат к кружку «боздеховцев», которых солдаты недолюбливали, о которых у нас всячески злословят, потому что «боздеховцы», мол, барчуки и слишком дружат с офицерами. Из-за этого не любят и самого фельдфебеля Боздеха.

Сейчас нам хорошо видны глаза девушек, они избегают насмешливых и циничных взглядов, которыми провожают их наши солдаты. Если бы дело ограничивалось только взглядами! Сознание опасности и перевес сил противника (у венгров есть орудия и много пулеметов) деморализующе действуют на добровольцев: скрытое озлобление теперь находит выход во всяческих грубостях и хамских намеках, которые девушкам приходится выслушивать от солдат.

Капитан пытается вызвать в добровольцах сочувствие к «прекрасному полу», Довольно нерешительным голосом он просит нас быть сдержаннее. Но он сам встревожен всеобщей неприязнью.

— Не суйся лучше вперед! — кричит кто-то из строя.

Словно не замечая угрозы, капитан обращается к нам, пытаясь произнести воодушевляющую речь. Но она не вызывает подъема.

— Я надеюсь, — заключает капитан, — что еще сегодня смогу доложить по телефону в Прагу министру обороны брату Клофачу, что наш батальон геройской атакой взял город. В случае отступления, — я говорю это только на крайний случай, — наш эшелон будет стоять здесь под прикрытием товарных вагонов.

Наш взвод находится на левом фланге. Мы залегли в кукурузном поле.

Одиннадцать часов утра.

Поесть сегодня, видимо, не удастся. Мы не продвигаемся. Перестрелка затихла. Изредка над нашими головами проносится снаряд и падает метрах в двухстах позади нас. Никто даже не оборачивается. Мы опускаем головы на приклады и тихонько дремлем.

Эмануэль и Кнеборт пытаются продвинуться вперед, но сильный пулеметный огонь заставляет их вернуться. Мы ждем час, другой, третий. Никаких перемен. Кругом тишина. Мы голодны и устали. Небо темнеет быстро, как в театре. Становится холодно. Нас знобит.

Вечер. Мы все еще на том же месте. Никто нами не интересуется, нет ни распоряжений, ни связи, офицеров не видать.

В восемь часов вечера наше терпение лопается, и мы отходим к вокзалу. Там отдыхает много добровольцев, вернувшихся с флангов.

Где же офицеры? Где наша рота? Взвод? Куда запропастился лейтенант Вытвар? В поисках его мы заходим в два трактира. Вот где веселье! За столами, обнявшись, сидят добровольцы, раскачиваются из стороны в сторону и поют. Под столом стоит наш единственный пулемет.

Далеко разносится эта песня. Эхо от холма и замка доносит лихой припев: «Труля-ля!»

— А-а, вторая рота, привет! — кричат нам. — Нет, откуда нам знать, где Вытвар? Нынче никто ничего не знает… Давайте лучше выпьем, ребята, говорят, сегодня ночью объявят мир! Привет, Пуркине… Здорово, Эман!