Хелен Расселл - Привет, викинги! [Неожиданное путешествие в мир, где отсутствует Wi-Fi, гель для душа и жизнь по расписанию] [litres]

По меньшей мере, у меня возникает такое ощущение, поэтому я распространяю его и на нее (потому что Марго, ну вы знаете…).

– Я примерно с час хочу побыть одна, – заявляет Инге.

На лице моей сестры отображается беспокойство по поводу перспективы возложить на себя ответственность за троих детей второй раз за день. Обязанности тети Мелиссы обычно не простираются далее первоначальной борьбы в коридоре и последующей раздачи конфет, пока дети не возбудятся настолько, что она через десять минут возвращает их с видом «Моя хата с краю, ничего не знаю…»

А у меня их только двое! Может, моя сестра действительно не хочет заводить семью. Интересно.

Инге не спрашивает, есть ли у кого из нас дети. И даже не дает никаких намеков на то, что делать с тремя мини-викингами, которые в настоящий момент обвивают ножки стола.

– Ну как вы, справитесь? – спрашивает она, как бы подумав об этом в последнее мгновение, прежде чем выйти из комнаты.

– Да, мы присмотрим за ними, – говорю я в надежде уверить ее в том, что я великолепно ухаживаю за детьми, как и любая женщина с четырьмя «вечными» хозяйственными сумками в машине.

– Я имела в виду вас …

– О! – а вот это было неловко. – Да, спасибо, – киваю я.

– Можете принять душ, полотенца на ваших кроватях.

И с этими словами она уходит.

Несмотря на уверения в том, что все дети, даже самая младшая, самодостаточны, сейчас они все втроем смотрят на нас. Или просто бросают нам вызов. Я точно не уверена.

– А у вас нет телевизора? – с сомнением спрашивает Триша и добавляет громче и медленнее, поднимая брови в универсальном жесте «Я не говорю на вашем языке, потому что я глупая англичанка, но я задаю вопрос»: – Тэ-Вэ ?

К счастью, на языке викингов эти буквы означают то же самое, потому что дети понимают ее намек и мотают головами в ответ.

– И айпадов нет? – делаю попытку я, но головы склоняются набок, отчего дети становятся похожими на сконфуженных терьеров.

– По-моему, это означает «нет», – говорит Марго.

– Ну ладно, пришло время Поппинс, – Мелисса шлепает ладонями по коленям и заставляет себя встать.

– Не думаю, что Мэри Поппинс – реалистичная модель в текущей ситуации, – начинаю я, но Мелисса прерывает меня, понимая руку с таким видом, будто я переступила черту.

– Что?

– Кто критикует Поппинс, будет иметь дело со мной.

– Да ладно тебе!

– Или Марию фон Трапп. Еще один из моих идолов, – объясняет она Трише.

– Ты что, ко всем персонажам Джули Эндрюс так относишься? – с любопытством спрашивает Триша.

– Виктора/Викторию можно исключить, – пожимает плечами Мелисса.

– А как насчет той, что она играет в «Дневниках принцессы»? – включается в обсуждение Марго.

– Что?

Я вынуждена объяснить, что Мелисса перестала смотреть все, что выходило после 1997 года в качестве одиночного протеста против снятия показа с одного из телеканалов сериала «Солдат, солдат».

Тем временем выясняется, что «стратегия Поппинс» бессмысленна. Через несколько минут напряженного наблюдения Мелисса заявляет, что дети «справляются, как Джейн и Майкл эпохи воздушного змея». Последовав совету Инге о здоровом небрежении, она садится обратно на стул и призывает всех «просто расслабиться». И мы, попрятав ножи по моему настоянию, расслабляемся. Пьем кофе, болтаем, принимаем по очереди душ, едим еще булочки и вообще ощущаем себя настоящими декадентами, развалившимися в четыре часа дня в четверг. За детьми мы наблюдаем лишь от случая к случаю, когда они пробегают мимо. Иногда с каким-нибудь животным на поводке, иногда сжимая волосы брата или сестры, а иногда и просто так. И никто не умирает. И не жалуется. Побеждает принцип дистанционного опекунства.

Я не сидела так спокойно и ничего не делала не помню с каких пор. Но когда-то такое же было… Я нахмуриваюсь, пытаясь вспомнить. Может, в конце 1980-х, когда я пролежала с пневмонией весенние каникулы… Или когда сломала ногу. В любом случае ощущение приятное. Я провожу рукой по голой деревянной поверхности стола, очерчивая пальцем потертые рисунки из годовых колец деревьев. Стол кажется таким живым и обожаемым – совершенно не похожим на постоянно дезинфицируемую серую гранитную поверхность на моей кухне.

За похожим столом мы сидели в детстве.

Я смотрю на Мелиссу, которая сидит за противоположным концом. Точно так же, как тогда, за семейным кухонным столом, когда мы боролись за право сесть у ящика с подставками для тарелок. Она так и не узнала, почему мне хочется сидеть именно там, но само мое желание повышало в ее глазах ценность этого места. Я смотрела, как она поглощает клецки, сосиски в тесте или жирный пудинг на больших тарелках, держа вилку словно ручку и бормоча что-то с набитым ртом в чистом, неподдельном наслаждении; это было еще до клиники по ожирению и до того, как мама урезала ее порцию углеводов вдвое. Мы соревновались, кто намешает больше майонеза с картошкой в мундире или кто намажет больше масла на поджаренный хлеб. Потом, если мне доставалось место с ящиком, я аккуратно прятала еду в ящик, чтобы избавиться от нее позже, когда никого не было вокруг.