Степан Гаврилов - Опыты бесприютного неба [litres]

Она остановилась в каком-то хостеле на Моховой, я должен был ее встретить у дверей. Когда Лика вышла, я всячески постарался показать, что я нисколько не удивлен и вовсе не шокирован. Но это было трудно. Как можно описать внешность человека, который потолстел и похудел одновременно? Ее лицо было искажено той рыхлой асимметрией, которая остается на лицах после долгого и дурного сна.

Я как мог непринужденно приобнял ее, и мы пошли в небольшую столовую неподалеку. Она сильно хромала на одну ногу и все куталась в свой плащ.

Сбиваясь и мямля, она рассказала, что приехала в Петербург поступать в аспирантуру, но жизнь не так проста, и теперь она ходит с новыми друзьями по барам до самого утра. Вот после одного такого похода она и проснулась с дикой болью в ноге. Две недели уже хромает. От нее раздавался сладковатый, навязчивый аромат. Я долго искал в памяти, что это за запах.

Ничего не придумав лучше, я спросил:

– Все хорошо?

– Да, одно издательство выпустило книгу моих стихов. Я захватила пару экземпляров и хочу тебе один подарить.

Потом мы молчали, я намазывал горчицу на хлеб.

– Бабушка, – сказала Лика, выйдя из какого-то оцепенения, – ее сбила машина. Сломала бедро, лежит в больнице. Я так в жизни никогда не боялась. Кажется, ей совсем плохо. А я оставила ее.

Тут я подумал, что намазал слишком много горчицы. Лика смотрела на меня сырыми глазами. Она сама была сырая, абсолютно вся – похожая на утопленницу.

– Слушай, – осторожно сказал я, – не мое, конечно, дело, но ты бы притормозила.

Сначала они засмеялась, а потом холодно и четко спросила:

– Ты только поэтому согласился встретиться со мной? Советы раздавать?

В эту минуту дверь в столовую открылась. В зал бодро вошел Фэд с фотоаппаратом наперевес. Его появление так обрадовало меня, что я готов был обнять и расцеловать этого смазливого полубашкирского фотографа. Он сунулся к кассе, что-то там пошутил с айзером-хозяином и, уже развернувшись с кружкой кофе и засохшей ватрушкой, увидел нас. Так они с Ликой и познакомились. Он потом не раз меня в этом обвинял: будто это я заставил его звонить ей на следующий день и приглашать в бар, будто это я через неделю предложил ей пожить у него на Пяти углах.

Когда мы с Ликой дошли обратно, она пригласила меня зайти и подождать. В прихожей хостела пахло жареными полуфабрикатами и освежителем воздуха. Сквозь это все пробивался еще один запах: сладковатый и навязчивый, медицинский. Лика пропала в темном коридоре, а я сел на скамейку ждать. Рядом мыла пол пожилая узбечка. Когда Лика исчезла в темноте, узбечка отставила швабру в сторону, выпрямилась и посмотрела на меня.

– Вижу, хороший человек, – прошептала она. – У Лики большие проблем, она приходит утром всегда пьяный или под наркотиками, а потом целый день пьет лекарство. Я недавно нашла под кроватью целых пять банки. Корвалол! Она умрет!

Корвалол! Этот запах! Волновалась узбечка не на шутку. Кажется, тихоня Лика наделала в этом месте шума.

С каждым годом мне все больше и больше понятно: если хочешь двигаться дальше, сомнения вредят. Даже если ничего не получается, даже если все напрасно и вхолостую – надо просто шагать без оглядок. Поэтому Лика была фантастически совершенна. В этой ее спонтанной и ловкой трансгрессии была шокирующая легкость. Вот где сброшен злобный карлик, дух тяжести. Не получилось стать хрупкой филологиней – буду практиковать медленное самоубийство в питерском хостеле. Да помогут мне все известные и доступные вещества!

Мы вышли на улицу, и она сунула мне маленькую карманную книгу с матовой обложкой. «Черные тетради», – прочитал я название. Тем временем Лика закурила, закутавшись в плащ, посмотрела на меня и рассмеялась.

– Ну и вид у тебя, дорогой друг! – сказала она сквозь смех, вытирая тушь с обрюзгших, пористых щек. – Пару лет назад ты бы и не предположил, что такая овечка, как я, способна на подобное? Помнишь, как мы расстались?

– Помню, как мы повстречались.

– В школе?

– Классе в шестом.

Она снова засмеялась, на этот раз так, что мне стало жутковато.

– Червей этих твоих помнишь?

Тут Лика обняла меня и уткнулась в плечо. Мы стояли так недолго, пока она плакала, с силой вжавшись в меня. От нее пахло теплом, сладким корвалолом и сыростью. Потом она вытерла лицо внутренней стороной плаща и, не прощаясь, зашла в дверь хостела.

Возле Летнего сада я открыл книгу и прочитал страниц пять. Что могу сказать: речную и морскую тему дополнили невразумительно длинные, закрученные, выпуклые верлибры с назойливыми подвываниями. Наверное, Лика очень страдала, но мне было все равно. Я бросил книгу в воду. «Черные тетради», блядь.