Владимир Высоцкий: Песни и стихи. Том 2

Мощнее всех источников овечьих?

И что за революция без жертв,

К тому же здесь ещё — без человечьих?

Пусть скажут, что сужу я с кондачка,

Но мысль меня такая поразила:

То, что сегодня строим на века, —

В Тюмени подтвержденье получило.

И пусть мои стихи верны на треть,

Пусть уличён я в слабом разуменье, —

Но нефть — свободна. Не могу не петь

Про эту революцию в Тюмени.

Мы верные испытанные кони,

Победоносцы ездили на нас,

И не один великий богомаз

Нам золотил копыта на иконе.

Пёс-рыцарь или рыцарь благородный

Хребты нам гнули тяжестию лат.

Один из наших — самый сумасбродный —

Однажды ввёз Калигулу в Сенат.

И наших седоков, почивших в Бозе,

Мир до сих пор склоняет имена,

Ботфорты вдевших в наши стремена,

А мы как бы у памяти в обозе.

И в мраморе великий император,

Или король, или его вассал —

На постаменте имя, смерти дата,

«…и конь его», хоть кто бы написал!

И правда, кто там знает, чьи тут кони,

Коль тот, которым правит триумфант,

Разительно напоминает пони,

Что бил его в обозе маркитант.

Портретным нашим сходством не заботясь,

Стандарт из камня вытесал резец,

Как скипетр иль цезаря венец,

Доступный ученической работе.

А мастер, напоследок узаконя

Движеньем лёгким венценосный лик

Возвышеностью духа, в этот миг

Совсем никак не думал уж о конях.

И, взор потупя на мои копыта,

Седок к ваятелю из лести нем.

Вот почему так скоро мы забыты,

И лишь один из нас известен всем.

Его взнуздать не всякому посильно,

Хоть и пытались многие не раз.

Ему за это боги дали крылья

И имя благозвучное — Пегас.

Вариант

Я умру — говорят,

Мы когда-то всегда умираем.

Съезжу на дармовых,

Если в спину сподобят ножом.

Убиенных щадят,

Отпевают и балуют раем.

Не скажу про живых,

А покойников мы бережём.

В грязь ударю лицом,

Завалюсь покрасивее нАбок,

И ударит душа

На ворованных клячах в галоп.

Вот и дело с концом,

В райских кущах покушаю яблок,

Подойду не спеша, —

Вдруг Апостол вернёт, остолоп.

Чур, меня самого!

Наважденье, знакомое что-то:

Неродящий пустырь

И сплошное ничто — беспредел.

И среди ничего

Возвышались литые ворота,

И этап-богатырь —

Тысяч пять — на коленках сидел.

Как ржанёт коренник! —

Я смирил его даром овсовым

Да репьи из мочал

Еле выдрал и гриву заплёл.

Пётр-Апостол, старик,

Что-то долго возился с засовом

И кряхтел, и ворчал,

И не смог отворить — и ушёл.

Тот огромный этап

Не издал ни единого стона,

Лишь на корточки вдруг

С онемевших колен пересел.

Вон следы пёсьих лап, —

Да не рай это вовсе, а зона!..

Всё вернулось на круг —

И Распятый над кругом висел.

Мы с конями глядим:

Вот уж истинно зона всем зонам!

Хлебный дух из ворот —

Так надёжней, чем руки вязать.

Я пока невредим,

Но и я нахлебался озоном,

Лепоты полон рот,

И ругательства трудно сказать.

Засучив рукава,

Просквозили две тени в зелёном,

С криком: «В рельсу стучи!»—

Пропорхнули на крыльях «бичи».

Там малина, братва!

Рельса плачет малиновым звоном,

Но звенели ключи —

Это к нам подбирали ключи.

Я подох на задах —

На руках на старушечьих, дряблых,

Не к Мадонне прижат,

Божий сын, а к стене, как холоп.

В дивных райских садах —

Просто прорва мороженых яблок!

Но сады сторожат

И стреляют без промаха в лоб.

Херувимы кружат,

Ангел окает с вышки — занятно!

Да не взыщет Христос, —

Рву плоды ледяные с дерев.

Как я выстрелу рад!

Ускакал я на землю обратно,

Вот и яблок принёс,

Их за пазухой телом согрев.

Я вторично умру, —

Если надо, мы вновь умираем.

Удалось: я не сам,

Вы мне пулю в живот.

Так сложилось в миру —

Всех застреленных балуют раем,

А оттуда — землёй:

Бережёного Бог бережёт.

В грязь ударю лицом,

Завалюсь после выстрела нАбок,

Кони просят овса,

Но пора закусить удила.

Вдоль обрыва, с кнутом,

По-над пропастью пазуху яблок

Я тебе привезу —

Ты меня и из рая ждала.

В.Высоцкий на сцене

Из архива Тек-Арт

Этот день будет первым всегда и везде,