Мы против ветра держим путь на тракте.
На дивногорских каменных столбах
Хребты себе ломаем и характер.
Мы гнёмся в три погибели, ну что ж,
Такой уж ветер. Только, друг, ты знаешь.
Зато ничем нас после не согнёшь,
Зато нас на равнине не сломаешь.
Я первый смерил жизнь обратным счётом,
Я буду беспристрастен и правдив:
Сначала кожа выстрелила потом
И задымилась, поры разрядив.
Я затаился и затих. Я замер.
Мне показалось — я вернулся вдруг
В бездушье безвоздушных барокамер
И в замкнутые петли центрифуг.
Сейчас я стану недвижим и грузен,
И погружён в молчанье, а пока
Меха и горны всех газетных кузен
Раздуют это дело на века.
Хлестнула память, как кнутом, по нервам,
В ней каждый образ был неповторим:
Вот мой дублёр, который мог быть первым,
Который смог впервые стать вторым.
Пока что на него не тратят шрифта:
Запас заглавных букв — на одного.
Мы вместе с ним прошли весь путь до лифта,
Но дальше я поднялся без него.
Вот тот, который прочертил орбиту.
При мне его в лицо не знал никто.
Всё мыслимое было им открыто
И брошено горстями в решето.
И словно из-за дымовой завесы
Друзей явились лица и семьи.
Они все скоро на страницах прессы
Расскажут биографии свои.
Их всех, с кем вёл я доброе соседство,
Свидетелями выведут на суд.
Обычное моё босое детство
Обуют и в скрижали занесут.
Чудное слово «Пуск!» — подобье вопля —
Возникло и нависло надо мной.
Недобро, глухо заворчали сопла
И сплюнули расплавленной слюной.
И пламя мыслей вихрем чувств задуло,
И я не смел или забыл дышать.
Планета напоследок притянула,
Прижала, не желая отпускать.
И килограммы превратились в тонны,
Глаза, казалось, вышли из орбит,
И правый глаз впервые удивлённо
Взглянул на левый, веком не прикрыт.
Мне рот заткнул — не помню — крик ли? кляп ли?
Я рос из кресла, как с корнями пень.
Вот сожрала всё топливо до капли
И отвалилась первая ступень.
Там подо мной сирены голосили,
Не знаю — хороня или храня,
А здесь надсадно двигатели взвыли
И из объятий вырвали меня.
Приборы на земле угомонились,
Вновь чередом своим пошла весна.
Глаза мои на место возвратились,
Исчезли перегрузки. Тишина.
Эксперимент вошёл в другую фазу, —
Пульс начал реже в датчики стучать.
Я в ночь влетел, минуя вечер, сразу —
И получил команду отдыхать.
Я шлем скафандра положил на локоть,
Изрёк про самочувствие своё.
Пришла такая приторная лёгкость,
Что даже затошнило от неё.
Шнур микрофона словно в петлю свился,
Стучали в рёбра лёгкие, звеня.
Я на мгновенье сердцем подавился, —
Оно застряло в горле у меня.
Я отдал рапорт весело, на совесть,
Разборчиво и очень делово.
Я думал: вот она и невесомость,
Я вешу нуль — так мало, ничего!..
И стало тесно голосам в эфире,
Но Левитан ворвался, как в спортзал,
И я узнал, что я впервые в мире
В Историю «поехали!» сказал.
В нас вера есть и не в одних богов,
Нам нефть из недр не поднесут на блюдце.
Освобожденье от земных оков —
Есть цель несоциальных революций.
В болото входит бур, как в масло нож.
Владыка тьмы, мы примем отреченье!
Земле мы кровь пускаем — ну и что ж,
А это ей приносит облегченье.
Под визг лебёдок и под вой сирен
Мы ждём, мы не созрели для оваций,
Но близок час великих перемен
И революционных ситуаций!
В борьбе у нас нет классовых врагов —
Лишь гул подземных нефтяных течений,
Но есть сопротивление пластов,
А также ломка старых представлений.
Пока здесь вышки, как бамбук, росли,
Мы вдруг познали истину простую, —
Что мы нашли не нефть, а соль земли
И раскусили эту соль земную.
Болит кора земли, и пульс возрос,
Боль нестерпима, силы на исходе.
И нефть в утробе призывает «СОС!»,
Вся исходя тоскою по свободе.
Мы разглядели, различили боль
Сквозь меди блеск и через запах розы.
Ведь это не поваренная соль,
А это человечьи пот и слёзы.
Пробились буры, бездну вскрыл алмаз,
И нефть из скважин бьёт фонтаном мысли, —
Становится энергиею масс
В прямом и тоже переносном смысле.
Угар победы, пламя не угробь,
И ритма не глуши, копытный дробот.
Излишки нефти стравливали в Обь,
Пока не проложили нефтепровод.
Но что поделать, если льёт из жерл
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу