Александр Мелихов - Тризна

– Так что с ней, она будет жить? – требовательно крикнула им вслед Галка, и один из носильщиков крикнул через плечо сквозь шум дождя:

– Ничего страшного, порез не проникающий, ребра целые.

Когда же выбитый проем в двери удалось затянуть тремя видами горы Фудзи, окровавленные руки отмыть с мылом, а затем снова рассесться, перевести дух и ощутить холод от мокрой одежды, Олег снова поднял тяжеленький остывший стаканчик с саке:

– Ну, чтоб она была здорова!

И все как-то даже суетливо бросились чокаться, каждый старался опередить другого, всячески выказывая нежность и преданность.

Вот что значит, стряслось что-то действительно подлинное!

– Да, так на чем мы остановились? Выпьем за то, чтобы вечно лететь и никогда не приземляться!

Бетонные львы под фонарем по-прежнему наивно таращили свои белые крашеные бельма, а их залихватские завитушки хвостов были вздернуты так игриво, что на миг ему сделалось грустно: вот и еще одна утрата…

И тут же на плечи навалилась такая страшная тяжесть, что он поспешил опуститься на черный газон, пока она не успела его раздавить. Тяжесть некоторое время еще повдавливала его в землю, а потом отпустила, и он понемногу начал осознавать странность происходящего: он лежит на боку на газоне под черными силуэтами деревьев. Он попробовал встать – невесть откуда возникшее гравитационное поле вроде бы не препятствовало. Но для каждого шага приходилось делать отдельное усилие, и как-то становилось сомнительно, надолго ли этих усилий хватит.

Наверно, ослабление мышц мозг и воспринимает как усиление тяжести. Он старательно дошагал до прилично освещенной детской площадки и тяжеловато плюхнулся на скамейку. Горки в форме слоновьих хоботов, будочки на курьих ножках, ракеты с дачно-сортирными окошечками – на всем были намалеваны акулы, крабы, осьминоги, – как будто он погрузился в подводное царство.

Вроде бы он должен был испытывать страх, – какой-то приступ неведомо чего, – но он понимал это только умом, как тогда в тундре, когда он едва не замерз. И встряхнуть себя словом «мама» тоже не было ни желания, ни возможности – мамы давно не было на свете. Да и про Галку думалось одним только чистым разумом, словно не про себя.

Галка позвонила ему на следующий же день после похорон Обломова:

– У тебя что, правда такая задница? – в голосе сквозь превентивную ершистость слышалось искреннее сочувствие.

– Какая «такая»? Задница как задница.

– Не валяй дурака, ты же понимаешь, о чем я. У тебя что, правда жена на Донбассе?

– Правда.

– А сын ушел в музыку?

– В легенде да. А в реальности он лежит в психиатрической больнице за Лаврой. Убогие у Бога под боком. А Костик, кстати, лежит в палате номер шесть.

– Очень тебе сочувствую… Такой ребенок был чудный…

– Мы все когда-то были чудными ребенками. Но мы сумели выдержать жестокость и подлость мира, а он не сумел. Теперь он лысый, иссохший, рот ввалился – в общем, чистый дух… Он вставные зубы боится туда брать, чтоб не украли. Так что не очень отличается от тамошнего контингента, а это хроники, алкаши, зэки… На них и покрикивают, и попихивают – как в тюрьме. Костя все старается делать с опережением, чтоб к нему не прикасались. Но ободранность, советская общепитская вонь – от этого, конечно, никуда не денешься. В основном лежит на койке среди двадцати таких же богооставленных и читает что-то неземное. Типа Онеггера «О музыкальном искусстве», Пуленка «Я и мои друзья». Стравинского «Диалоги». Письма Моцарта. Письма Дебюсси. Воспоминания о Рахманинове. Переписку Мусоргского с этим чертом, Голенищевым-Кутузовым. Говорит, что таких высоких чувств никогда не встречал в отношениях мужчин и женщин.

– Это понятно, вы же, мужики, такие возвышенные… И как же твоя Светочка его в таком положении бросила?

– Ее позвала История. Она всегда любила помогать беспомощным, а теперь поняла, что самые беспомощные – это мертвые. Она верит во всю эту лабуду – ну, что человек живет, пока его помнят, и так далее. Вот она и воскрешает память, собирает рассказы, вещички. А передачи Костику и я могу носить. В тюрьме же любая дрянь лакомство.

– И что, она все российские кладбища хочет воскресить?

– Нет, только тех, кто, по ее мнению, пал за Родину. Ну, и еще попался ей на глаза.

– Она у тебя что, совсем чокнутая?

– Фантазерка. Но это примерно то же самое.