Игорь Болгарин - Обратной дороги нет [сборник]

– Не, не хочу.

– Понятно! И ты до их с сочувствием! То-то, я гляжу, тот здоровенный немец до вас бегает.

– Ты тоже до нас бегаешь, когда жрать захочешь, – Кешка задумался, обиженный подозрениями Игнашки. – А клопомор у тебя есть?

– Я думал, может, у вас, – ответил бестолковый Игнашка.

– Чего ж ты базланишь?

Шмыгнув сопливым носом, Кешка уже собрался уходить. И тут Игнашку осенило:

– Слышь, Кеха, а тебя в пионеры уже приняли?

– Еще в прошлом годе.

– А я в партию заявление надумал подавать… Вот и давай врагам совецкой власти чего-нибудь шебуршнем!

– Чего?

– Думаю… А может, это… Может, ты им в котел насцы! Тоже будь здоров сколько смеху будет!..

– А как? – идея Кешке понравилась. – Там же повар все время при казане.

– Энто я беру на себя, – совсем оживился Игнашка. – Я его на раз отманю!

На своих салазках Игнашка двинулся к полуоткрытой двери овина, заглянул:

– Пауль! Ком! Курить!

– Раухен? О, я! – обрадовался Пауль и, отложив половник, пошел на улицу.

Игнашка своей «козьей ножкой» заманил повара к поленнице и лишь там дал ему бумагу и зачерпнул в кармане табаку. Пока Пауль скручивал цигарку, Игнашка достал из карманов поношенной шубейки кресало и трут. Высек искры. Пауль прикурил.

– О, безе табак!

– Да уж не слабый!.. Ишшо тяни. Наскрозь пробьет, как пуля.

Тем временем Кешка, подставив чурбак, морщась от жгучего пара, справлял малую нужду в казан с допревающим кандером.

Встретились они неподалеку от овина.

– Ну, как? Успел? – спросил Игнашка, уцепившись в Кешкины санки и катясь по снежной тропе. – Мы с поваром по две цигарки выкурили. Потратился!

– Успел, чего там.

– А хорошо наллял?

– Аж с пеной, будто бражка, – отвечая, кривился от боли Кешка.

– Представляю тебя к высокой награде! – Игнашка вынул из кармана кусок сахара, доставшийся ему от Мыскина, сдул с него табачные крошки и протянул мальчишке. – Сахарь – важный продукт!.. А ты чего кривишься?

– Чего, чего! Паром обпек – вот чего!.. Тебе бы так-то!

– Не горевай, Кешка! До свадьбы заживет.

Солнце еще не упало за леса, и Феония, управившись со скотиной, стала пораться у печи. И с удивлением услышала в своем дворе непривычные звуки: Х-хэк!.. Х-хэк!

Она выглянула в оконце и увидела раздетого по пояс Ганса. Он рубил дрова. С размахом ударял колуном по толстому чурбаку, и он раскалывалось надвое. От сильного тела Ганса шел пар.

– Х-хэк!.. Х-хэк!.. – как и каждый дровосек хекал немец, выполняя эту несложную, но тяжелую работу.

Феония с удовлетворением отметила, что вокруг Ганса лежало уже немало нарубленных дров. Выходить на крыльцо не стала. «Пущай рубит», – подумала она и вернулась к печи, одновременно кинув на стол скатерку. Подумав немного, поставила на припечок сковороду, крупно накрошила на нее куски сала и сунула сковороду в печь. Когда сало зашкворчало и слегка зарумянилось, она достала из пестерки пяток яиц и разбила над салом. Лишь после этого вышла во двор, сказала окруженному дровами Гансу:

– Ну, и хватит на седни… Финиш! А то неровен час – запалишься!

Ганс не совсем понял ее, стал подбирать дрова, чтобы сложить их в поленницу. Но Феония остановила его:

– Не надо! Хватит! Дрова Кешка уложит!.. Иди… эссен!

На ходу одеваясь, Ганс последовал за хозяйкой в дом. Феония поставила на стол перед ним деревянную миску с картошкой и сковороду с глазуньей.

– О-о! – Ганс набросился на еду.

Справился быстро. И совсем уж по-деревенски горбушкой зачистил сковороду. Затем также торопливо выпил из кружки заваренный сушеными лесными травами чай.

– Поел?.. Возьми вот с собой, – она подала Гансу небольшую круглую буханку хлеба. – У вас, слыхала, с едой не шибко.

– Филь данке! – не стал отказываться от хлеба Ганс.

– Ну и все! И иди… нах хауз иди. Домой. В овин.

– Я, я! – Ганс неохотно встал и медленно пошел из дома.

На повети он приостановился, потрогал рукой обломанные перила.

– Кароши дом! Абер гросс… Гросс фюр один маленки фрау. Репарирен надо!..Рем-монт! Манн надо… Му-жик!

– Не дурная, сама понимаю. Да где ж его взять? – сердито сказала Феония и слегка подтолкнула его. – Иди-иди!

Она вывела его на улицу и, не сказав ни слова, вернулась во двор, закрыла калитку.

Ганс постоял немного возле ворот, с удивлением рассматривая дом хоть и обветшалый, но все еще нарядный – с кружевными наличниками над окнами, со ставнями с голубками. Вздохнул. Неторопливо пошел по улице.

Вернувшийся домой с санками Кешка застал мать за уборкой дров.