Игорь Болгарин - Обратной дороги нет [сборник]

– Молодец, дедок! Соображаешь! – похвалил старика Анохин.

– Только тракторов у нас тоже нету. Вот сани, те тоже пройдуть…

– Ну хорошо! Пусть будут сани. Мобилизуй лошадей!

– Понял! Сани смобилизую! Вона их сколько возле анбара, – старик указал на штабель каких-то дров. – А лошадей, извините, на сто верст вокруг нету. Еще в сорок первом всех коней смобилизовали. Под чистую. Один меринок только и остался при станции, потому – контуженный на лесоповале… Но должность сполняет…

– Ладно. Давай сани. И меринка.

– Не дойдеть. Годков ему больше, чем тебе, – покачал головой старик.

– А сколь верст до Полумглы? – спросил Анохин.

– Да верст восемьдесят будет.

– Какие восемьдесят? По карте шестьдесят.

– По карте-то оно… конечно. Ученые люди мерили. А ежели, к примеру, не по-ученому, так и все восемьдесят. Или чуток более.

Потом старик привел тощую полусонную лошадь и некоторое время с неудовольствием наблюдал, как Анохин и Чумаченко запрягали ее в розвальни. Вспомнив деревенское дело, Емельян управлялся быстро и ловко.

– Сани, говорю, еще берите. И дровни есть, – посоветовал старик. – Пущай немцы их тянуть, раз приехали в Рассею робить… И сено забирайте, сколь сможете. Меринок все одно подохнет от раскола серьця, а мы сена не едим.

Конвоиры помогли пленным вынести из сарая дровни, оснастили их оглоблями. Немцы стали нагружать на них ящики и мешки.

Железнодорожник смотрел на немцев, на их худые лица, на их жалкую одежду.

– Никовды вы не дойдете, командер. Слабосильная у вас команда, – со вздохом сказал он. – Да и места здеся пустые. От холода негде скрыться. А чую я, вот-вот северик подует. Снегу навалит – утопнете. И болота, к слову сказать, не все подмерзли, не угораздило бы вас.

– Не каркай!

Старик смотрел, как уходил вперед меринок, сопровождаемый конвоиром. Сани были тяжелые, меринок тужился. Затем перевел взгляд на Анохина, оценивающе посмотрел на него, на палку в его руках. Покачал головой, снял шапку.

Немцы тем временем впрягались в нагруженные ящиками и мешками сани. Прилаживали на плечах для удобства тяги, веревки и ремни. Чумаченко хлопотал возле них, указывал, как удобнее впрячься и тащить.

Наконец, вслед за дровнями, которые с трудом тащил меринок, тронулись вторые сани, третьи…

Прихрамывая, опираясь на палку, ковылял вслед за обозом и Анохин.

– Слышь, командер! Верст за двадцать росстань будет, так забирай правее, – посоветовал вдогонку железнодорожник. – А увидите где шубу наизнанку – не надевайте. Это медведь! – и он тонким дребезжащим голосом засмеялся. Смех этот был похож на поскрипыванье старой двери на ржавых петлях.

Дорога была белая, не торная. Но ясно видимая по кустам на обочинах. И снега легло еще не слишком много. Был он рыхлый, только что выпавший. Шагать по нему было не трудно. Немцы с шутками, радуясь рабочему разогреву, тянули сани с поклажей.

Старик, как верстовой столб, стоял посредине снежной пустыни, провожая взглядом исчезающий вдали обоз. И неожиданно перекрестил его своей сухой старческой рукой.

Вскоре за снежной мглой скрылся и полустанок и стоящий на невысоком пригорке железнодорожный могикан.

Дул легкий ветерок, он подхватывал еще не улегшийся снег и гонял его на полянах по целине.

Они неторопливо шли сквозь поднимающуюся пургу, одолевая неожиданно встающие на их пути пока еще невысокое сугробы. Меринок запаленно дышал. Иногда подталкивали сани и конвоиры, хоть они и не были молоды, но сил в них таилось все же побольше, чем в отощавших за время плена немцах.

Анохин ковылял за розвальнями, морщась от боли. Палка его утопала в снегу, и хромота стала особенно заметной. Он шел, стараясь попадать в приглаженный санями след.

– Может, проехали бы хоть малость, – предложил Чумаченко.

Анохин не ответил. Он смотрел, как напрягается меринок под своей непосильной поклажей.

Тайга становилась гуще, дорога постепенно терялась в снегу. Определяли ее по ободранным стволам. Иногда Анохин, остановившись, смотрел на карту, на компас, но, видимо, это мало что давало. Озабоченно покачав головой, он снова пускался догонять обоз.

Немцы, начавшие свой путь довольно бодро, теперь дышали тяжело, смахивали со лба пот. Двое конвоиров шли впереди, они как бы торили путь. Остальные, кто не подталкивал сани, шли в колее сзади обоза. Среди них был и Бульбах. Он не без опаски оглядывал тайболу. Высоченные деревья, наросты лишайников, свисавшие, как бороды, завалы упавших стволов. Наметенные на завалы и пни сугробы казались ликами диковинных существ. Иногда сверху, пугая и останавливая бредущих, падала какая-нибудь отжившая ветвь, наполняя живым треском и шелестом лесную глухомань. За деревьями звучали какие-то шорохи, даже, казалось, слышались далекие крики. Или вдруг раздавалась, устроенная дятлом, пугающая пулеметная очередь.