Игорь Болгарин - Обратной дороги нет [сборник]

Это было как бы вступление.

А потом Африкан как-то весело и величаво, с приплясом, пошел по мастерской, искусно отбивая ложками мелодию, нисколько не проигрывая виртуозному балалаечнику Игнашке. И вдруг запел, сипловатым, но приятным баритоном:

– «Эх, была – не была, вот такие вот дела, клюква кислая поспела, девка сладкая рвала…»

Бульбах качал головой. Все, что он видел вокруг, слышал – все это казалось ему сном. Странная, дикая страна. Но заманчивая!

В двери показалась жена Африкана, знающая мужнины концерты:

– Ты бы, старый, не страмился! Ить к тебе ж по сурьезному-от! Немец, чай, не простой, барского роду…

– «Ах, постой, постой, постой, нынче немец не простой…» – дробно рассыпался мастер.

– Тьфу на твою музыку! – старуха исчезла.

– Не суй нос в мастерскую! Прям хуже карасина! – осердился на жену Африкан и, не останавливаясь, продолжил:

Лицо Бульбаха выражало то улыбку, то настороженность: он угадывал знакомые ему слова «немцы», «Гитлер», «капут», но не понимал, то ли русские хотят повеселить народной музыкой, то ли обидеть.

Африкан же вместе с Игнашкой на ходу сменили частушечный ритм. И в руках Африкана уже оказались другие ложки:

Завершив концерт, тяжело дыша и отдуваясь, Африкан сказал:

– Ну все! Представление окончено! Мы с Игнашкой приступаем до дела. А вы, ежели не хотите на мороз, смирно сидите на лавке… Давай, Игнашка!

Инвалид, привыкший исполнять руками двойную роль, стал сильно и быстро качать педаль станка. Очень удивительный – для Бульбаха – мотор.

– Так… поскорее… но без рывков, – командовал Африкан, направляя резец на кругляк. – А теперь оглаживай… оглаживай…

– Хорошо тебе, Африкан, – работая без особого усилия, говорил Игнашка. – Всегда при куске хлеба! Хоть и старый уже пень. Я вот, который уже год, а все не могу ни к какому делу приспособиться. Сапожничать пробовал – не то. Видать, сызмальства на командное дело был нацелен.

– Во-во! Ты бы много, Игнашка, накомандовал… А помнишь, как ты раскулачить меня хотел? А у меня ж ничего, окромя этой мастерской, и не было. А вы ведь и ее хотели в раскулачку пустить.

– И правильно хотели… политически! – не уступил Африкану Игнашка. – Потому как был такой момент, ты слободно мог сплуататором исделаться. Все буржуйски замашки у тебя и досе ишшо не выкорчевались.

– Ну, раскулачили б вы меня? И што? Счас вместях по деревням ходили, побирались бы.

– Я не пропал бы. Меня перед самой войной в партию приглашали, солидну должностю обещали. Почему, думаешь? Я с первого дня, ишшо только как родился, уже твердо на партейной платформе стоял. А ты, еси б не раскулачка, слободно мог капиталистом стать… Можеть, тебя б уже и расстреляли как заклятого врага народа. Свободное дело!

– Ну, не надо при немце-то такие разговоры. Наши дела, – сказал Африкан.

– А чего он понимает в раскулачивании? Немец, он и есть немец. Отсталый народ!.. Я слыхал, Карла Марс ихний – наш рассейский мужик. В Инпералистицку до их в плен попал, ну и прижился. Да!

Бульбах с интересом наблюдал, как от движений стамески из крутящегося обрубка темного и, судя по стружке, невероятно прочного дерева рождался ролик с желобом для веревки.

Через некоторое время на верстаке уже лежали наборы роликов для полиспаста, детали крепления балок.

– Ну как? – спросил Африкан.

Бульбах пожал плечами. Спорить он не хотел. Да и не мог. Ролики как бы сами себя хвалили: один в один, они тускло поблескивали при сумеречном дневном освещении.

Африкан сложил ролики и все заготовки в мешок. И уже покидая мастерскую, он что-то вспомнил, достал из шкафчика несколько дивно раскрашенных ложек, протянул их полковнику:

– Возьми! На память. Подарок, понял?.. Европе от Рассеи!..

Ночью, осторожно, чтобы не разбудить спящего конвоира, Бульбах прошел к бревенчатому клозету. В руке нес ложки. Запершись на задвижку, полковник попытался настучать ложками какую-то мелодию. Но из этого ничего не получалось.

Тогда он стал сам себе напевать и отбивать такт ложками.

И в конце концов ложки словно бы сами уловили мотив популярной песенки:

– «Ах, Эрика, Эрика, ждешь ли ты меня?» – доносилось из клозета.

Поднималась вышка. Над первой и второй клетью, постепенно сужаясь, начала вырастать уже третья. К ней вела узкая извилистая лесенка.