Евгений Суворов - Голос [сборник]

Сузив зеленоватые смеющиеся глаза, Совка медленно убрала с лица белые, как лен, волосы, шагнула к Игнату, и все услышали не звук пощечины, которую — как некоторым казалось — заработал старик, а мелодичный, сдержанный Совкин смех. Трудно было сказать, что означал этот смех: в нем было все — и восторг, и стыд, и гордость, и насмешка, и благодарность…

«Кажется, все хорошо вышло, — вставая с колен, подумал Игнат. — И людей не рассердил, и Совку не обидел!..»

При народе Аграфена смолчала, а дома не удержалась, назвала его скоморохом, детьми и внуками пристыдила, которые все видели.

Совка всегда как будто побаивалась Аграфены. Все это на первый взгляд из-за Феди. Но Аграфена-то знала из-за кого — из-за Совкиной бабушки. Скольких парней она в молодости иссушила! Игнат до тридцати лет не женился. Это уж он Аграфене после Совкиной бабушки достался… И вот на тебе! — похожая история с Федей и Совкой…

Не быть этому, Аграфена пойдет и выскажет ей все: настало время поругаться! И тут же ее взяло сомнение: ну что она скажет Совке? Совка и так его стороной обходит, нет за нею греха, Аграфена вот сейчас все выдумала. Федя хорошо вспоминает Совку, спрашивает о ней. Так это еще ничего не значит: на то мы и люди, чтоб вспоминать… Что же делать, если Феде запомнились те букетики на всю жизнь, а Совка на другой же день все позабыла? Насильно мил не будешь! С красивыми-то вон как получается… За красоту надо расплачиваться. Не дай бог родиться красивой — лучше быть незаметной… Совку кто-то сглазил…

Аграфене страшно стало от этих мыслей. Дальше она думать не хотела, просила у кого-то прощения и сама не заметила, как начала молиться за Совку и за Федю: чтоб каждый из них был счастливым, но только порознь. Расколотое зеркало не склеишь…

И тут она подумала о том, о чем уже тринадцать лет старалась не думать: тогда Феде отец навредил — а сейчас… хочет навредить она, мать. Только в эту минуту она по-настоящему простила Игната, когда поняла, как трудно удержаться от какого-нибудь поступка или отказаться от мысли, которая неотступно тебя преследует. Как так выходит: хочешь сделать добро, а получается зло? И она с этого момента сделалась спокойной, взгляд ее просветлился.

Сын сразу же заметил в ней перемену.

Каждый из них теперь щадил друг друга: Федор перестал спрашивать о Совке, Аграфена, наоборот, ждала, когда он заговорит о ней.

Игнат расспрашивал сына о военной службе, восторгался каждой его звездочкой, подробно интересовался, за что, где и когда получил он следующую медаль или орден. Вспоминал про свои геройства в германскую, но каждый раз признавался, что сын превзошел отца. Спрашивал, дослужится ли тот до генеральского звания. Оказывается, была у Феди такая мечта.

И вдруг он сказал:

— Я бы всю жизнь оставался рядовым, только бы Совка была рядом!

Игнат сильно огорчился: не мог представить своего сына рядовым. Ответ Федора его не устраивал, даже в шутку он не воспринимал эти слова.

— Так не пойдет, — сказал Игнат. — Я вот что предлагаю: чтобы и Совка была рядом, и ты генералом стал! А иначе для чего было бежать?

С этих пор радости в доме Редчанковых не убывало. Вновь вспыхнувшие разговоры о Совке больше никого не огорчали, хотя Аграфена втайне и надеялась, что, может, Совка не заденет Федора своим длинным крылом? Пусть бы пролетала мимо. Зачем ей Федор? Хватит с нее трех погибших мужиков…

Увидел он ее на третий день из окна, когда сидели завтракали.

— Идет твоя зазноба, — пошутил Игнат, так сказать, пошел сыну навстречу.

Аграфенина ложка дрогнула на полпути от миски, она ее насилу поднесла ко рту.

Федор даже в лице переменился, когда Совка, принаряженная, стала смотреть на дом Редчанковых и, казалось, вот-вот остановится или свернет к ним — надо же когда-то поприветствовать свою детскую любовь, Федю-пастушка.

Она так хотела видеть его и в то же время боялась встречи с ним. Даже коров доить ходила через Школьный лес — давала лишних полтора километра.

И вот не выдержала…

Борясь с собой, она все замедляла и замедляла шаги и, когда он вышел за ворота, сделала совсем маленький шаг. Остановилась, не в силах двигаться дальше, перевела дыхание, как будто только что не шла, а бежала. Яркий румянец заливал ее щеки, и от этого она казалась молоденькой девчонкой, которую за что-то пристыдили, или она подумала вот сейчас о чем-то таком, отчего ее сразу же бросило в жар, и она никак не могла опомниться от этой запретной мысли, а чтобы справиться с собой, остановилась возле дома Редчанковых, увидела за воротами стройного, подтянутого майора, покраснела еще больше и совсем растерялась.