Евгений Суворов - Голос [сборник]

Только он так в последние два дня стал думать, как остановилась возле его дома легковая машина.

«Председательская!» — узнал Иван, выйдя за ворота.

Шофер, Иванов родственник, остался сидеть за рулем — он и теперь не хотел признавать Ивана. На это Иван не обратил особого внимания: свои могут сердиться, на то они и свои… А вот где председатель колхоза, почему не видно в кабине Георгия Алексеевича? Много ли надо времени? Заглянул бы всего на одну минуту: поздоровался бы, и — не надо ни о чем говорить! — пожалуйста, до свидания. Это для чего Ивану нужно? Чтобы тот же Иванов родственник, который сидит сейчас в чужой машине, как в своей, — Димка, сукин сын, такой молодой, а занозистый! — чтобы он понимал, что к чему, и не думал, что все это для него бесплатно свалилось.

Племянник в долгу не оставался и про себя костерил дядьку за все сразу: за то, что у него много денег было, и за то, что денег теперь не будет…

На заднем сиденье, за спиной шофера, величественно возвышалась главный врач участковой больницы Анна Афанасьевна Дубровина. Несмотря на свой высокий рост и давным-давно пенсионный возраст, она довольно ловко выбралась из машины и с какой-то неожиданной стремительностью двинулась к Ивану, как будто хотела тут же спасти его от чего-то. Ему непонятно было, как главный врач только что помещалась в маленькой машине. Из Дубровиной бы получилось три Ивана, не меньше!.. Он мигом убрал сутулость, подтянулся и, не теряя важности, с удовольствием смотрел на Анну Афанасьевну, с которой у него были хорошие отношения: она не жалела для него самых новых и самых лучших лекарств. И вообще у Ивана доверие к степенным, крупным людям… Он понял: председателю некогда, и Анна Афанасьевна, по его просьбе, приехала узнать о здоровье Ивана. Что ж, это приятно…

— Иван Захарович, ставь самовар! — весело проговорила Дубровина.

— А у меня все готово, — по возможности тоже весело ответил Иван.

Он редко когда пил чай из самовара — возни много, — а сегодня как будто чувствовал — разжег самовар. Такие совпадения у него бывали.

— Ждал меня? — спросила Дубровина.

Иван опять ссутулился, как будто вспомнил что-то неприятное, и, выжидательно взглядывая на Дубровину, ответил глуховатым голосом:

— По правде сказать, подружка, каждый день на дорогу смотрел…

Никакой шутки в Ивановых словах не было, а главный врач засмеялась.

Ему почему-то легко было разговаривать с Дубровиной: от одного разговора с ней Иван делается здоровее. Сколько раз замечал: дома и в дороге забивает кашель, в правом боку покалывает, но только переступит порог кабинета Дубровиной, кашель и покалывание исчезают. Отойдет чуть подальше от больницы — все начинается снова.

Иванов племянник, недовольный тем, что главный врач разговаривает с Иваном как с нормальным человеком, уехал на берег Индона. Анне Афанасьевне он, видно, неинтересен: сейчас не уважает старших, а что дальше с него будет? Даже не поздоровался с дядей. А чем Иван Захарович плох: трудолюбивый, умный, вежливый, лишнего никому ничего не скажет. И посмеется, когда надо. Не пьет…

За чаем Дубровина сказала:

— Напугал ты, Иван Захарович, своим отсутствием.

Иван недоверчиво покосился на Дубровину.

— Кого это я, интересно, напугал? Нет меня и нет — пора бы и привыкнуть. Знаешь, здоров.

Анна Афанасьевна отклонилась от стола, чтобы не видеть свое изображение в самоваре, о чем-то вздохнула.

— Иван Захарович, я бы от страху убежала с заимки… В какое окно ни смотришь, везде лес. И на каждом дереве вороны сидят, каркают. И зимой, ты сам рассказывал, волки к дому подходят…

— Красивое место не бывает страшным, — сказал Иван, подсыпая в тарелку самой спелой брусники, только вчера принесенной из лесу.

— Красиво там, где люди, — сказала Анна Афанасьевна.

Она ела бруснику без сахара, настолько ягоды были сладкие, и старалась не пропустить ни одного Иванова слова — как будто каждое его слово так же, как ягоды, неторопливо пробовала на вкус.

— Да не присматривайтесь вы ко мне, Анна Афанасьевна, здоров я!

— Вижу, что здоров… А люди сомневаются, — положив ложечку на стол, сказала Дубровина.

Иван коротко махнул рукой и так же коротко и энергично проговорил:

— Людям не угодишь.

— Иван Захарович, неужели и в самом деле не жалко денег? Неужели душа не болит и сердце не ноет?

— Я же сказал, нисколько. — И добавил — Марья с ягод идет. — В его голосе прозвучала едва уловимая тревога.

Анна Афанасьевна — смелейшая женщина в Бабагае — и то немного испугалась, когда Иван сообщил об этом.