Эмилия Дворянова - Дилогия - Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море

В один такой обеденный час, когда уже три дня мы сидели вместе, я рассказала Ханне о своей дочери, о ее сине-зеленых глазах и о том, как созвучны имена «Ханна-Анна», а еще сказала, что Анна звонит мне каждый вечер около десяти, и я всегда в это время должна быть у себя в комнате, чтобы рассказать ей, как прошел день, и чтобы понять, что жизнь там, снаружи, продолжается в том же виде, каким я его знаю, а я ведь вернусь… только в пятницу, когда мы ждали доктора, меня не было дома, но Анна уже знает об этом особом дне и не будет беспокоиться. Я пообещала познакомить их, когда она приедет… если приедет. Ханна, естественно, не возражала, даже будет рада, но ей, по ее словам, трудно себе представить это, посетителей здесь не бывает, ну, кроме особых случаев или когда привозят близких, а у нее самой никого нет… это прозвучало как-то слишком интимно в ярком свете, вливающемся через огромное окно-витраж, и я не посмела спросить сразу, что означает это ее «у меня никого нет», это действительно так? но оставила свой вопрос на вечернюю прогулку во время заката или на утро на моей террасе, когда день только-только просыпается, и в этом полубодрствовании вопросы возникают сами собой, непосредственно, а солнце не выделяет их так рельефно, как в полуденном свете.

В этот момент к нам подошла сестра Евдокия, поздороваться,

— как чудесно, — сказала она, — вы подружились? это очень, очень хорошо, доктор будет рад… а сегодня вечером вас будет трое за столом, выписывают мисс Веру, она неожиданно быстро поправилась,

и отошла поздороваться к другим, а я почувствовала, как что-то в моем желудке сжалось, мне стало неуютно, я не могла представить себе эту мисс Веру и то, что за нашим столом будет сидеть кто-то еще, я совсем забыла об этой даме, которая к тому же оказалась старой девой с больным сердцем… наверное, у меня был такой испуганный вид, что Ханна решила успокоить меня,

— ты не беспокойся,

мисс Вера весьма разговорчивая и доброжелательная особа, немножко не в себе, но ничего необычного,

— и если дашь себе слово не раздражаться, она тебе понравится, — сказала Ханна,

попробую… но до самого вечера ни о чем другом думать я не могла.

Руки мисс Веры унизаны кольцами и постоянно в движении, они следуют за ее словами или, точнее, слова идут за ними, а ее указательный палец вычерчивает воздушные линии, которые должны связать воедино людей, сидящих за разными столами. Она, как и Ханна, любит показывать, но преимущественно — на людей, и ее рука совсем не похожа на руку Ханны. Она утверждает, что пребывает здесь в приятельских отношениях со всеми, что знает каждого из сидящих в столовой, но это, вероятно, так лишь в ее воображении… народу здесь много, хотя к концу лета люди стали потихоньку разъезжаться, я каждый день вижу, как постепенно пустеет какой-то стол, а потом он и сам исчезает. Мисс Вера, однако, настаивает на своем и в подтверждение своих слов, не стесняясь, показывает на людей пальцем, называет имя, а потом пытается заполнить это имя историями… но меня это не интересует, ведь история — одна, и я ее знаю,

— вы не считали, сколько нас осталось, дорогая? я познакомлю вас с каждым из них, одно дело считать, а другое — знать их истории…

— нет, спасибо, — ответила я на это предложение, — я не подсчитывала, к тому же каждый день кто-то уезжает, и истории заканчиваются.

Да и сами истории мисс Веры, лишь начавшись, тут же заканчиваются, начало сливается с концом, а ее слова, как биллиардные шары, сталкиваются, меняя направление и очерчивая пустые места, остаются лишь имена — как поименник… я их слышу, но не могу себе представить, что скрывается за ними — ничего, наверное — и сразу забываю. В памяти осталось лишь имя Ада, еще сестра Евдокия ее вспоминала. У нее черные волосы до пояса, цвета воронова крыла, но единственное, что я узнала о ней от мисс Веры, мне уже известно: она была художницей, когда жила там, в миру. Под указательным пальцем мисс Веры появилась девушка с мячом и она наклонилась к моему уху, слова застучали по моим барабанным перепонкам — топ-топ-топ… еще ребенком ее… вот откуда ее болезнь, я почувствовала, что ее дыхание проникает в меня, и отодвинулась,

здесь у каждого своя тайна, произнесла мисс Вера громко, чтобы и Ханна услышала,

— о тайнах не сообщают во всеуслышание,

не сообщают, но мисс Вера продолжала сообщать. Тайна всегда одна, остальное — вопрос формы, подумала я и услышала обрывок разговора о том господине, который изредка обращает свой взгляд к горизонту, чтобы тут же его отвести… но я пропустила, не расслышала его имя, поняла только, что когда-то он был священником, а потом вернулся в мир по причинам, которые не подлежат обсуждению,