Эмилия Дворянова - Дилогия - Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море

— я думаю писать, — сказала я, — слова полезны для меня, они лечат, да и что делать пауку, если не ткать свою паутину, ведь, насколько я поняла, вы видите во мне Арахну, которая при любом своем движении выделяет особый секрет…

— писать? уже? и что же вы пишете?

… блажен тот, кто не соблазнится…

не скажу.

Я ему не скажу,

потому что знаю, что именно он подумает, все , кто слышал эту историю, думают одно и то же, а доктор — интеллигентный человек, ему не нужен читательский клуб, и наверняка он воскликнет: о, святая Тереза? та самая Тереза, с оргазмами? они все так думают и представляют себе ангела с нежно заостренным копьем… впрочем, вряд ли он это скажет…

— кое-что о Терезе, — не сдержалась я, — святой из Авилы, но я пока еще не решила, что именно… со словами так иногда бывает, они иногда такие неопределенные, ничего не обозначающие… но время действительно нужно чем-то заполнить, когда оно пусто… пусто…

глаза доктора за очками загорелись, умные глаза, и на этот раз он прервал ее, воскликнув

— о, святая Тереза? та самая, с оргазмами, вызванными Богом?

ну вот, я так и думала, ничего не скажешь, придется подтвердить…

— скорее Иисусом, хотя, в сущности, это одно и то же…

но доктор снова оживился, оказывается, он слышал об этом, занимался когда-то в молодости, только предпочитал Иоанна Креста…

только представьте себе, — продолжал доктор, — если бы Иоанн Креста оказался на месте св. Терезы, то у него были бы непроизвольные поллюции, но это недопустимо, мужчины боятся этого, считают признаком слабости, как будто кто-то другой распоряжается их телом… это крайне интересно, мадам, только вы не будете писать, вот увидите… это исключено…

она вдруг испытала раздражение и злость. Ведь Тереза — ее оправдание, идея будущего, и я хочу, чтобы все в это верили, а этот — не верит, и своим взглядом из-под очков демонстрирует это, говорит вслух, прямо, как будто знает, что она уже никогда не прикоснется к ней… она прикасалась к ней давно, через одного мужчину, которого не существует, а к ней никогда не прикасался ни один мужчина, по крайней мере, это общеизвестно. Церковь умеет доказывать такие вещи, особенно католическая, так что она, Анастасия, уже действительно не желает прикасаться к ней, хотя и сказала это прямо и подтвердит перед всеми, что ей нравится эта версия, но, кажется, не только ей, потому что она создает вполне убедительную перспективу, вперед, назад, в сторону, а почему бы и не вверх — если словами следовать за Терезой совсем вплотную, плоть до плоти, хотя к ней и нельзя прикасаться… но это знает только она и не позволит другим думать так,

— вы только снимите повязку поскорее, прошу вас, я действительно собираюсь писать, для меня это лучшее лекарство…

сказала она,

сказала я, и, наверное, в моих словах прозвучало отчаяние, но он по-прежнему улыбался своим мыслям и даже налил себе чаю, не предложив ей, как это бестактно, подумала я, он так недогадлив, увлечен своими мыслями, которые продолжает изрекать вслух, не обращая внимания на ее состояние,

— нет, вот увидите, вы не будете писать, даже когда я сниму вам повязку… но лучше не спешить… к тому же вы и не подозреваете, сколько всего интересного вам здесь предложат, милая Анастасия,

… сочинительство может и подождать, сказал он, не это сейчас главное, оно никогда и не было главным, подумала я, но замолчала, вспомнив о горизонте, в который, как бы я хотела этого, верили все, кроме меня, меня и нее, мы обе уже имеем право не верить… она почувствовала себя глубоко расстроенной, мысли путались.

Сделав над собой усилие, она поднялась со своего места, никто уже не пытался ее задерживать, доктор тоже встал, он пришел в себя и сейчас не показался ей таким уж длинным , хотя его голова возвышалась над ней.

— До свиданья, мадам, до свиданья, я так рад нашему знакомству, мы еще побеседуем с вами, поверьте… а сестра Евдокия всё вам объяснит о днях и часах, наполненных минутами, вы ведь знаете?.. вы только ни о чем не беспокойтесь, просто отдыхайте…

Выходя от него, она подумала, что так и не разобралась, что это было — кабинет врача или кабинет писателя, его шутку она не поняла и книг не видела… перед глазами стояли только каллы… когда она проходила мимо них, то остановилась на мгновение, заметив на столе рядом с вазой кисть, небрежно брошенную на белую скатерть в зеленоватой гамме, и ее кончик — маленькую зеленую запятую… этой кистью писалась картина, говорит картина, этой кистью нарисована кисть, но это не кисть… возможно, подумала она, это не так уж банально…