Дониэль Клейтон - Хрупкие создания

Мои родители – можно ли их так назвать? – продолжают буравить друг друга взглядами. Вероятность того, что он мой отец, очень высока. Мистер Лукас – тот, в кого влюбилась мама. Он был ее партнером по танцам. Он бросил ее и меня еще до моего рождения. Решил не обращать внимания на свою плоть и кровь все эти годы – даже сейчас, когда я так близко, что на меня падает кусочек его тени.

Мама задает квадриллион вопросов:

– Почему ее сюда привели? Разве она что-то сделала с Джиджи? Зачем бы ей желать ей смерти?

Мистер Лукас хранит мрачное молчание, пока моя мать пылит, и я думаю, как бы ее унять.

– Я… м-м-м…

Мне хочется сказать, что я не желаю Джиджи смерти, я просто хочу, чтобы она исчезла, но это не самое лучшее решение. Мне вообще лучше молчать, так что быстренько затыкаюсь. И не могу сосредоточиться на разговоре.

– Да как вы смеете вообще вплетать во все это мою дочь? – Мама прожигает мистера Лукаса взглядом. – Я забираю ее из этой проклятой школы. Ей здесь не место.

Это возвращает меня в реальность. Такого я допустить не могу. Только не так. Но вдруг поднимается мистер К., просит маму сесть, извиняется и говорит, что они делают все возможное для сотрудничества с властями.

– Это ведь вопрос жизни и смерти. – Его голос звучит раздражающе надрывно.

И все, что я хотела сказать, исчезает в окружающем хаосе. Я вдруг поняла, что Джиджи в самом деле может умереть. Но, к моему удивлению, первая мысль в моей голове после этого – вовсе не грусть, не гнев и не страх, а кое-что совсем другое.

Я смогу танцевать Жизель.

– Бетт?

Мистер К. зовет меня по имени, но кажется, словно мы оба под водой, и я плохо его слышу.

– Да?

Пытаюсь подняться со стула. Он придерживает меня за руку.

– Твоя очередь. – Мистер К. ведет меня к офису. – Пришла твоя мать. Мы позвонили всем родителям, и она настояла на том, чтобы присутствовать при даче показаний.

Стою в первой позиции и не могу пошевелиться. Мистер К. машет пальцами, словно я его собачка и должна тут же побежать следом, но я застыла спиной к окну и лицом ко всем одноклассникам. К сожалению.

Кажется, прошло несколько дней, но на самом деле – всего час.

«ПРИДИ УЖЕ в СЕБЯ!» – кричит голос в моей голове, и я вытягиваю руки и иду вперед. Вскидываю подбородок.

Мистер К. шагает так широко и быстро, что мне приходится почти бежать, чтобы поспевать за ним.

– Можно заглянуть в туалет? – спрашиваю я прямо перед дверью в его офис.

Он вздыхает в ответ. Останавливается, но не поворачивается ко мне. Это его молчаливое, вымученное разрешение.

Мне. Конец.

Бросаю пригоршни воды в лицо, чтобы хоть как-то разбудить свои полуоформившиеся мысли. Я должна быть готова к тому, что ждет меня за дверью. Особенно к моей матери. И обвинениям в том, что это именно я толкнула Джиджи под такси.

Мистер К. придерживает дверь открытой. У матери красные глаза, но в остальном она выглядит превосходно. На ней все еще платье с вечеринки. На губах – следы вина, значит, она пила перед сном. У полицейского в руках ужасная желтая папка.

Сажусь рядом с матерью, и она тут же начинает плакать. И это странно, потому что моя мама не плачет. Вообще. Она не плакала даже тогда, когда ушел отец. И когда Адель предложили место в Американской балетной труппе.

– Расскажи полицейскому о том, что сегодня случилось, Бетт.

Мистер К. не смотрит на меня. Он разговаривает со стеной, так на ней сосредоточен, что можно подумать, будто там в самом деле мое лицо.

– Да, Бетт. Меня зовут Джейсон Гамильтон. – Офицер потирает свои темные усы. – Расскажи, как все было.

– Джиджи много выпила. Мы танцевали всю ночь. Я думаю… думаю, она поскользнулась.

– А ты сама пила?

– Да, мы все пили. Но она очень много выпила, понимаете?

– Твои одноклассники сказали, что ты не особенно жаловала Жизель Стюарт.

– Боже, – шепчет мама, словно слышит все это впервые.

Поднимаю на нее взгляд – не хочу пропустить шоу. Я не рада тому, что она плачет, но удивлена, что именно из-за меня. И из-за Джиджи.

– Кто именно?

Офицер сверяется со своими записями.

– Я не могу точно сказать. Но многие утверждают, что ты держала на нее обиду.

Мне стыдно, и я знаю, что мой жуткий розовый румянец не спадет еще долго. Лишь бы не сжимать кулаки. Не показывать, как я зла, – из-за этого я точно попаду в неприятности. Меня пытаются подставить. А полицейский загоняет меня в ловушку.

– Я ее не толкала, – выпаливаю.

Мне так жарко, что я готова упасть в обморок. Никто не двигается.