Евгений Алёхин - Рутина

– Не успел обменять, – попытался оправдаться.

– А меня не колышет!

Она двумя руками стала выталкивать меня из вагона. Телефон звонил в кармане. Мне вдруг очень захотелось остаться внутри, снаружи надо было искать новый транспорт, куда-то идти, смотреть на указатели, а здесь лишь пробиться через эту тетку.

– Спокойно! – взвизгнул я, как испуганный поросеночек.

Женщина-контролер оказалась такой сильной, что мне не удалось сохранить свое место. Спустя миг я стоял на перроне, и двери тут же захлопнулись, чуть не отрубив кусок от меня. Мне нужно было продержаться всего секунду, чтобы остаться в вагоне. Женщина-контролер злобно и победно смотрела на меня через стекло. Я не выдержал и приложил к стеклу средний палец, говоря этой суке: «Отсоси!» Ее лицо расплылось в самой омерзительной улыбке, которую я видел в своей жизни. Это чистая правда. Она была счастлива от того, что ей удалось обидеть другого человека. Неважно, что им оказался я. Она была самим злом, и от этой улыбки мне стало страшно, как во сне.

Телефон все еще звонил, поезд ехал, голова кружилась, тошнота поднималась по пищеводу. Я пялился на экранчик телефона, пытаясь очнуться, но просыпаться было некуда. Каждая секунда дробилась на тысячи еще более коротких, но и каждый отрезок был огромным, тяжелым и страшным. Меня сковала боль, я видел все подробно, как накуренный человек видит движение минутной стрелки на настенных часах, процесс превращения меня в stari kashku, происходящий в каждой клетке, и я понимал, что этот процесс будет фоном моего пути, он будет длиться всегда.

Я сбросил звонок и написал: «Da zaebala ty zvonit’».

На перроне кроме меня никого не было. Я поднялся на эскалаторе, вышел на улицу и принялся искать, откуда отходит рейсовый автобус до метро.

Михаил Енотов где-то раздобыл круг для дартса и дротики, чтобы проверить, насколько я хорош в этом деле.

– Мы с Лемом были уверены, что на этом ваши отношения закончатся, – сказал он.

Мой дротик воткнулся в самый край круга:

– Я тоже на какое-то время в это поверил.

Его дротик прилетел почти в яблочко. Мы еще немного поиграли – у меня больше не получалось.

– Не понимаю, – сказал я. – Все было идеально, а теперь нет.

– Нет, – сказал он. – Ты не умеешь ничего – только писать. А писать умеет любая мартышка.

Я попросил его поменяться со мной кроватями. Не мог спать на своей, более широкой, на которой это случилось. Двойное предательство против меня. С другой стороны, на его кровати я трахал Пьяницу.

Подбиралась весна, Сигита жила у мамы, уже где-то месяц мы не спали вместе. Даже не целовались взасос, как будто заново примерялись друг к другу. Я и не думал попробовать сунуть кому-то на стороне, онанизм тоже вызывал тоску. Зато мой первый роман понемногу прибавлял в объеме. Еще у меня получилось сделать отличный рассказ, лучший. Он созревал несколько дней, и написал я его, почти не отрываясь, испытывая головокружение от ощущения своей силы. На следующий день захотелось повторить и закрепить этот успех, но новые рассказы не рождались так быстро. Пусть так. Я продолжил ковыряться в романе, но было много сомнений. Два шага вперед, полтора назад.

Сигитина мама теперь переехала на «Ботанический сад», в однокомнатную, так что, даже если бы я захотел, я бы не смог там ночевать. Поэтому пару раз в неделю приезжал, выгуливал Оскара, пил чай, тихо общался с Сигитой на кухне, целовал в щеку и шел пешком в общагу. На занятия она почти не ходила, а если ходила, то я провожал ее от института до дома и потом шел к себе. Все было рядом, на районе. Снег таял, обнажая грязь, я шел и думал, что потеряю и Сигиту, и Вову, и Илью Знойного. С последним из них было наименее понятно: вот он был близкий и важный, а теперь пытается скрыться в черном ничто.

Не так уж плохо – я продержался четыре месяца без алкоголя. За это время у Михаила Енотова появилась девушка, и он довольно буднично потерял свою невинность. Я раз ночевал не в общаге, а в Кузьминках у кемеровского товарища, и получил эсэмэс-сообщение, в котором Михаил Енотов назвал меня обезьяной и сообщил, что тоже умеет трахаться. Уже через несколько дней они расстались, в памяти у меня сохранились только оттопыренные уши и круглое лицо первой девушки одного из главных друзей. Ему и этого было мало: Михаил Енотов перестал есть мясо и в ближайшее время планировал перейти на строгую растительную диету.