Евгений Алёхин - Рутина

В те ночь и утро дописал продолжение к стихотворению, написанному в семнадцать лет, – тому самому «Удивительно, но лет через пять – десять – пятнадцать…». Получился диптих, который станет текстом последней песни с одноименника ночных грузчиков, который мы запишем через три года.

Перед рассветом. Кухня освещается лампочкой, которая явно желтит. Звук холодильника поглощает все остальные и уже воспринимается как тишина. Когда он перестает гудеть, раздается первый недовольный крик чайки, пролетающей по двору. Дверь балкона открыта, улица начинает звучать ветром, ранними автомобилями и далекими шагами, переходящими в бег. Ночное небо светится антиутопическими, какими-то оранжево-красными красками, с последнего этажа квартал как игрушечный под этим покрывалом из облаков цвета обоссанного серого белья. Если вы оказывались под утро в районе Петербурга Рыбацкое, вас не удивит палитра.

– Пауэр оф! – произносит электрический женский голос из портативной колонки.

После него звук, схожий с ударом барабанщика в бочку под басовую ноту. Так устройство сообщает о необходимости подзарядки и будет сообщать об этом до конца описываемой мной сцены.

На столе – работающий ноутбук, в нем открыт файналкатовский проект, в котором проигрываются кадры: женские стройные ноги, вид сзади, мужские стопы, идущие за ними вдоль морского берега, рыбки, плывущие против речного течения, аист, копошащийся в черных мусорных пакетах. Это снято в какой-то азиатской стране. Если прислушаться, можно разобрать зацикленный сэмпл, несколько нестройных нот на синтезаторе, они гипнотизируют и повторяются, склеенные мимо такта. Добавляются вольные ударные, гитара, меланхоличный саксофон, каждый инструмент играет сам по себе, как будто все надергано из разных песен. Потом опять резкий удар в бочку, это снова колонка сообщает о том, что ей нужна подзарядка:

– Пауэр оф.

По полу разливается ручеек крови от моей головы. Но она не ощущается как моя голова, как чья-то, теперь я – просто глазок, который видит одновременно все предметы в помещении, и голова, а с ней оставшиеся части тела – точно такие же объекты, как мебель, как раковина, как микроволновая печь, как столовые приборы, тетрадные листы, письменные принадлежности, разбросанные по столу.

Низкие усталые голоса мужчин бубнят, переговариваются, как будто в соседней комнате, а вернее, даже в соседней реальности, аудиофильме, запущенном параллельно с этой сценой. Вдруг – женский смех. Это здесь, в файнал кате, воспроизвелся единственный кадр, у которого не отключена звуковая дорожка. Там красивая девчонка, ее зовут Даша, и она моя жена. Даша смотрит в объектив, отталкивая от себя оператора – меня – на колесе обозрения в южном городе. Другой кадр уже в тишине: грязные босые ноги идут по слегка засоренному туристическим мусором пляжу.

Мужской голос номер один, тот, что бормотал в параллельной реальности, теперь уже внятно произносит:

– Звони, звони.

В такт этому «звони», как метроном, мою голову легонько толкает нога в мужском башмаке. Непонятно, откуда она появилась. Видно штанину фельдшерских брюк. Второй голос отвечает первому:

– Вот так всегда. Не собирается, но выебывается. Что с ним делать?

Первый голос не отвечает второму, он продолжает обращаться ко мне:

– За тобой уже приехали, бери телефон и звони.

– Или наш все-таки? Его же с места не сдвинуть? – не унимается второй голос.

Только теперь меня видно целиком: парень тридцати лет, Жука – так его называли чаще всего в отрочестве близкие друзья, и, наверное, только на это имя он бы откликнулся с того света.

К нему – мне – возвращается нестабильная жизнь. Сначала вдали черной комнаты загорается монитор. Нужно сосредоточиться на нем, как на огоньке против уютной и плотной тьмы. Все происходящее здесь происходит в том огоньке. Он – Жука – я – тянется к монитору, хотя рук нет, но энергетический вектор, который может тапнуть по экрану и попасть в меню. Привидение, поднимающее с пола соринку. Выбираю плюсик вместо минуса, листаю кадры бытия, перематывая время обратно, и кровь затекает по полу в шею. Ножик ползет по линолеуму к руке. Оживая, неестественно беру его в руку. Потом падаю в обратном направлении, залетаю на стул, в полете стирая порез с шеи лезвием, как ластиком.

Я один сижу на кухне. Память отказала мне. Нож мне вроде бы не нужен, я кладу его на стол. Поднимаю со скатерти айфон и произношу: