Евгений Алёхин - Рутина

– Конверты!

Мы бежали к движущейся ленте, которая привозила все новые и новые пакеты с небольшими посылками. Хватаешь десяток, сортируешь по регионам. Закидываешь в огромные ящики. Если быстро не разберешься в географии страны или не научишься ориентироваться по почтовым индексам, задержишь пару десятков красноглазых мужчин. Главное – подходить, быстро брать, никому не мешая, и раскидывать в правильные ящики. Все это как танец, как тренировка, нужен был определенный ритм. Ходишь по кругу и ждешь, когда эта карусель остановится, после чего отправишься на волю. Иногда появлялся какой-нибудь затупок, как парень Пашка, который пришел со мной в один день.

– Где это проверить? Куда класть эту хуйню?

Изучай инструкцию, Пашка. Вон она лежит, привязанная к кафедре. Пей меньше пива из пластиковой сиськи. Пашка сам был ребенок двадцати лет, и у него уже был ребенок, который не давал ему высыпаться днем. Из-за того, что я помогал Пашке, молоденький бригадир записал и меня в затупки и не звал на дополнительные смены. Честно говоря, я в рот ебал эти дополнительные смены, на выходных я наслаждался каждой минутой отдыха, но меня обижало то, что меня не зовут. Сам факт – ведь я человек труда – казался мне обидным. Но, может быть, я просто начал взрослеть и перестал быть бездумным рабом. Они как-то считывали мою суть – по пластике, мимике, походке.

– Екатеринбург – это Свердловская область, Пашок.

– А, точно.

– Тебе бы провести с картой России пару дней.

– Да я же на склад пришел, а не в географическое общество!

Я быстро заходил в раздевалку, и, пока другие кряхтели, разминались, болтали, кто-то менял рабочую одежду на уличную, я сразу хватал рюкзак с пустыми контейнерами для еды и бежал к метро. Очень важно было вырваться одним из первых, а лучше первым. И идти одному через проходную к метро. Через полчаса я выходил на районе. Очередная осень, утро, а мне пора спать. Через месяц я женюсь. Обычно, когда приходил домой, Оксана уже была на работе, в субботу и воскресенье – еще спала. Один я брал пиво в постель, лежал, смотрел в угол комнаты. Одна банка, две, три. Сон понемногу подходил ко мне, хоть и прерывистый, тревожный.

За текущий год мы с Маевским издали три книги: мою повесть «Камерная музыка», которая была ужасно сверстана и вычитана, книгу повестей и рассказов Зорана Питича, нашего друга и клавишника макулатуры , с названием «Расширенная версия Вселенной» и сборник короткой прозы режиссера и писателя Лео (под псевдонимом Равшан Саледдин) «Настоящие рассказы Равшана». Последнюю я уже верстал сам, но для обложек приходилось привлекать художника. Редактировали мы вместе с Маевским, учились это делать лучше – читать внимательней, составлять трек-листы. С типографией договаривался он.

Сейчас к изданию готовились сразу два сборника: мой «Ни океанов, ни морей» и роман в рассказах Марата «Печатная машина». Их мы собирались презентовать на концертах в Казани, Москве и Петербурге.

Поскольку Марат был писатель сложный, к тому же мой друг, я постарался все три выходных ничем, кроме его книги, не заниматься. Он мог обидеться на что угодно. Например, я сказал ему по телефону:

– Подумай, зачем нам нужна эта нумерация? И так все поймут, что герой один и тексты связаны.

– Хорошо, ты прав, сынок. Убирай.

Я открыл «Индизайн» на своем ноутбуке и убрал все номера глав. Ход с главой «ноль» казался мне вычурным. Вот так-то лучше, теперь красиво. Марат перезвонил и сказал:

– Сынок! Ты охуел! Ты почему на меня давишь? Мне нужны эти номера, книги без них не будет, – я слышал звуки метро.

– Ты уверен, что хочешь главу номер ноль? Это тебе не кажется понтами?

– Как ты?.. Понта… – он выругался и пропал.

Я опять добавил номера от нуля и дальше, написал Марату эсэмэс, что все хорошо.

«Смотри мне, сынок, я старый и больной. Не мучай меня, – был ответ. – Ты даже не понимаешь, что такое образ, так что делай, как я говорю».

Так же было с некоторыми рассказами и фрагментами: мы удаляли их, что-то правили, что-то заменяли, потом ставили обратно. Потом Марат передумывал передумывать, и мы опять их удаляли. Каждый раз он собирался попрощаться со мной навсегда и не иметь больше дел. Он даже писал Сжигателю, что очень жалеет, что связался со мной, доверил мне свою книгу. Рекомендовал Сжигателю у нас с Маевским не публиковаться и вообще со мной не разговаривать. Но быстро отходил. Я не обижался, понимал его, ведь был свидетелем – четыре года он писал эту книгу кровью, и она была очень важна для него.