Элис Хоффман - Верная [litres]

Пэт Харрингтон и Лиз Хоуард выполняли поручения Бойдов. Они входили в группу местных женщин, покупавших еду, помогавших со стиркой и раздававших вдохновляющие буклеты людям, которые пришли за чудом. Пэт вручила Сью исцеляющую листовку. На ней две фотографии Хелен: на одной она такая, какой была раньше, – яркая, словно светящаяся изнутри девушка-подросток; на другой – Хелен в ее нынешнем состоянии: в кровати с закрытыми глазами. Вторая фотография украшена венком роз.

Вернувшись домой, Сью спустилась вниз, хотя обычно избегала подвала: просто она не в силах смотреть на то, во что превратилась Шелби. Когда полиция сообщила, что ее дочь осталась в живых, Сью опустилась на колени прямо на снег и возблагодарила Господа. Теперь ее уверенность в том, что Шелби выжила, сильно поубавилась.

Глаза Сью не сразу адаптировались к тусклому свету. Женщина подумала, что дочь спит. В подвале было накурено, запах ужасный. Похоже на гниющие фрукты, возможно яблочную кожуру. В воздухе носился какой-то серный запах, наводящий на горькие мысли. Случись это несколько лет назад, Сью заподозрила бы, что Шелби попала в дурную компанию распутных старшеклассниц или дружит с парнем, который старается не смотреть людям в глаза. Она бы воскликнула: « Вы что здесь, курили?»

На самом деле источником неприятностей была Хелен. В ее глазах всегда горела искорка, столь свойственная плохим девчонкам. Она вечно втягивала Шелби во всякие скверные истории, будь то кража косметики в торговом центре «Уолт Уитмен» или когда они сели на поезд, идущий с Лонг-Айленда на Манхэттен, и вернулись домой лишь в два часа ночи. Теперь же Сью, наоборот, хотела, чтобы у Шелби была хоть какая-нибудь компания. Пусть уж лучше она попадает в переделки, целуется с кем-то – одним словом, живет.

Сью осторожно пробралась по темному помещению, переступая через разбросанную одежду, присела на валик кушетки. Шелби лежала под одеялом на своей односпальной кровати, уставившись в экран телевизора.

Свет в комнате был синий, колышущийся, как от ночника. Шелби стала похожа на ту крошку, какой была в младенчестве – безволосая, с большими темными глазами.

– Мама? – Шелби, кажется, смутилась: обычно никто не приходил в подвал. – Что случилось?

На телеэкране – шоу юных талантов, старательно что-то поющих. Все они кажутся Сью одинаковыми – юными и полными надежд. Телевизор старый, с плохим звуком и мигающей картинкой.

– Тебе нравится это шоу? – Прежняя Шелби не потратила бы и десяти минут, созерцая подобное зрелище. Тогда она была очень разборчива.

– Оно расслабляет, – ответила девушка.

Скорее парализует. Даже разговаривая с матерью, Шелби не оторвала взгляд от экрана. Он воспринимается ею как скопление точек, синих и белых, похожих на снег.

– Похоже, в доме Бойдов творятся чудеса, – сказала Сью.

– Посмотри на этого парня. – Шелби сделала жест в сторону поднимающегося на сцену конкурсанта. – Полная бездарность. Удивляюсь, как он прошел предварительное прослушивание. Но, кажется, он нравится публике, несмотря на ужасное пение. Может быть, из-за своих волнистых волос?

– Ты слышала, что я сказала? – спросила Сью.

Шелби посмотрела на мать.

– Бойды. – Девушка отвела взгляд. Ей кажется, что она утратила язык поз и жестов, превратившись в подобие зомби. – Дай-ка я угадаю. Они ангелы на крыше.

– Нам надо сходить туда вместе. Ты должна увидеть Хелен.

– В самом деле? Ты так думаешь?

В голосе Шелби чувствовалась дрожь. Такое уже было, когда она перестала говорить и попала в больницу. Больше всего на свете Сью Ричмонд боится, что приступ депрессии у Шелби повторится. Помешательство, кажется, так они называют это. Нервный срыв. Даже не знаешь, как скорбеть и что думать по этому поводу.

Шелби приподнялась на одном локте. Даже для этого понадобилась вся ее энергия. Ее голос зазвучал уверенно. Дрожание было выдано за случайную фальшивую ноту.

– Ты думаешь, будет здорово, если они усадят Хелен в постели, подопрут подушками, и к ней будут приходить незнакомые люди, целовать ей руку и просить что им заблагорассудится? Думаешь, это сделает Хелен счастливой? Люди стоят вокруг, а она стонет и что-то бессвязно лепечет. Да она не привыкла даже чихать на публике. Она скорее позволила бы мозгам вылететь наружу, сдерживая чихание, чем поставила бы себя в неловкое положение, сморкаясь на людях. А теперь, когда ей приходится испражняться в пластиковый мешок, в ее спальню будет стоять очередь. Мы что, должны этому радоваться? Неужели сама Хелен пожелала бы такого?