Олег Хлебников - Заметки на биополях [Книга о замечательных людях и выпавшем пространстве] [сборник litres]

Достаточно внимательно (вслух) прочитать хотя бы одно стихотворение – вот, например, про библейского Иосифа:

Или вот это:

А в своей «Автоэпитафии» Толя себе все предсказал, как случается у настоящих поэтов, – он похоронен на Переделкинском кладбище у колодца «к виску наискосок», родника и дороги:

Почему сейчас о прозаике Валерии Болтышеве? Потому что он был поэтом почти в каждой своей вещи, хоть и записанной не в столбик. Какая разница. Как поэтами были в своей прозе Бунин, Платонов, Юрий Казаков, Набоков, Константин Воробьев…

Наша дружба началась классически: с задиранья. В том числе и задиранья носа.

К тому времени в Ижевске обо мне пошел слух как о стихотворце-вундеркинде с первого курса Ижевского механического института. И когда на литобъединении «Радуга» при местной молодежке состоялось обсуждение моих стихов, туда пришел и Валерка с еще двумя студентами-филологами из УдГУ.

А пришли они меня «дезавуировать и обезличить» (тут еще сыграла роль принадлежность к двум разным вузам). Настроены были почти агрессивно. Но как-то ничего у них не получилось. И после обсуждения мы с Валеркой разговорились, а вскоре и подружились (как известно, еще чаще дружба начинается с вульгарной драки – а тут она была все же интеллектуально-эстетической). Наша дружба продолжалась до самого его нелепого ухода…

Что она в себя вместила за эти немало лет?

Много чего. И совместные азартные игры в футбол и хоккей (иногда ночью даже на трамвайных путях в центре города). И хождения босиком по ижевским лужам и ручьям с дальнейшим купанием в пруду. И конечно, бесконечные разговоры и чтения друг друга с последующим нелицеприятным обсуждением (кстати, стихи Болтышев слышал замечательно).

А однажды Валерка полез за меня драться. Собственно, начал-то драку, виноват, как раз я, но с продолжением у меня получилось как-то совсем не очень. Но Валерка (не ради справедливости, а за друга) это дело достойно завершил. Дрался он, а также стрелял, рыбачил и пел значительно лучше меня.

Но это все ижевский период. А потом я переехал в Москву, и Валерка стал туда наезжать (как и я – в Ижевск). Дружба не прервалась, не стала виртуальной.

Я познакомил Валерку с замечательным старым писателем Александром Михайловичем Борщаговским

Борщаговский более всего известен как первый «космополит» – театральный критик и автор повести «Три тополя на Палихе», по которой потом сняли знаменитый фильм «Три тополя на Плющихе».

Александр Михайлович сразу очень высоко оценил Валеркин прозаический дар и стал его пропагандировать, благодаря чему у Валерки вышли рассказ в «Новом мире» и книга в Москве (в «Молодой гвардии»). Оказавшаяся единственной московской. Вышло бы и больше. Но, во-первых, писатель Болтышев был крайне несуетлив, требователен к себе и самокритичен, а во-вторых… Потом времена изменились, и в потоке возвращаемой литературы не то чтобы не хотелось затеряться, а скорее – не хотелось ему мешать. Валеркина легендарная деликатность доходила даже до таких степеней!