Гарик Осипов: Товар для Ротшильда (сборник)

Рабочие все азартнее гоняли шары. Все чаще те с грохотом ударялись об пол и выкатывались на середину зала. В конце концов, это надоело певцу и, не поворачивая головы, исподлобья глядя себе под ноги, он раздельно произнес:

— Коля, выгоняй их на хуй. Хватит долбатьпо голове!

Никакого Коли в зале не было, и никто не подумал сию минуту прекратить стук. Певец проходил с ансамблем новую, неподходящую песню: «В ресторане у окна, я жевал кусок говна… закружило голову…ах какая пожилая» и так далее. Боится отстать от времени, подумал я, что же, понять можно. Что-то явно не понравилось Серебристому Лису в аккомпанементе и, оборвав «Ах, какую женщину», он по-прежнему, глядя под ноги, выдавил в микрофон:

— Та ну вас на хуй, еб вашу мать…

— Видал, звезда нервничает? — азартно спросил Зуев перед самым концертом.

— Он мне очень понравился, — я ответил правду, — Спасибо, что привез меня сюда. В этом человеке есть класс, сразу видно.

— Ну так, я о чем же и говорю!

Первым на сцену вышел Гриценко и сообщил, что вечер отдыха будет в двух отделениях. Сначала — концерт солистов самодеятельности, потом — танцы. Это хорошо, потому что я видел как он танцует, делает вид, будто разбрасывает какие-то семена или жетоны. Танцующий Гриценко показался мне собачкой в костюме, и движения его подчинялись какой-то собачьей логике. Из горла конферансье мог вырываться сухой отрывистый лай: А! А! А! Но его заглушала музыка.

Молодежь была не в восторге от старика на сцене, и не скрывала своего пренебрежения. Тогда он пошел на риск, бросил читать про Пентагон и хриплые звуки саксофона, и принялся назойливо изображать новейших телесмехачей, чуждых ему классово и этнически. Он приставал к публике, задирая «мужиков», не обладая и крупицей нахальства тех, кого видел во ТВ, и это погубило его окончательно. Три песенки — одну лирическую, две быстрых, спела дама в короткой дубленке. Перед микрофоном она выглядела старше и проще. Лучше пусть декламирует слова лежа на боку, раздувая тлеющую старость, своим потешным акцентом, а я буду дуть на ее пылающее ухо. Сказать ей об этом? Пока еще не поздно…

После третьей песни к певице подбежал Гриценко, гримасничая, он поцеловал ее в щеку и проводил за кулисы. Он вернулся, выдержал паузу и объявил, возбуждаясь от звука собственного голоса:

— А сейчас, я вижу, скоро появится белый сценический костюм!..

К микрофону приблизился Silver Fox. Дослушав болтовню Гриценко, он взял его за воротник, или как здесь говорят, «за шюрку», развернул и нежно подтолкнул к кулисе, мол, хватит болтать. Гриценко направился туда гусиным шагом. Прежде чем скрыться, он выглянул и радостно сказал:

— Он меня любит.

Дмитренко начал с новых песен. По его лицу певца было видно, ему нравится, что они, фальшивые и неяркие, звучат как-то благороднее, солиднее в его исполнении. Когда смолкли аплодисменты, снова выбежал Гриценко, и размахивая руками в пиджачных рукавах без микрофона объявил:

— Бабаджанян… Арно Бабаджанян…Слова Рождественского. «Благодарю тебя».

Белый сценический костюм посмотрел на легкого (в чем жизнь держится?) конферансье с беззлобным укором, и тот, уходя за кулисы еще раз повторил себе под нос «Он меня любит».

Пока длилась песня, я, чужой, в общем-то здесь человек, пожалел, что нет с собою водки в боковом кармане пиджака. Да и пиджака, тем более, костюма, у меня тоже нет. Камзол я оставил дома, надел менее нелепую куртку с заклепками и дырявыми карманами. Песня кончилась. Я зааплодировал первым. После небольшой паузы, без объявления, бэнд грянул вступление. Кто-то их стариков успел выкрикнуть: «Молодец, Толя!» Это «Солнцем опьяненный», ее сходу узнаешь, сразу определил я, и, если можно так сказать, на ушах появились слезы, какая разница, слух подернулся влагой. Она начинается как «Lucille» Литтл Ричарда, настолько старообразно, что я хорошо представил пустое место, там где я сидел. Зуев барабанил четко, соблюдая все скупые маньеризмы стиля «биг-бит». Волосы двигались вместе с кожей лба, и я снова подумал, а вдруг и в самом деле это у него парик?!

«Шагает солнце по бульвару…» Во время песни, казалось, ее потребуют спеть еще раз, но этого не произошло. Танцевальную часть программы я прослушал невнимательно, с закрытыми глазами.

В салоне автобуса горел свет. Пока собирались пассажиры, Зуев попросил у меня книжку.

— Да ты оставь ее себе, — сказал я, не понимая, куда ее положил. Она была в заднем кармане джинс. Зуев надел очки и вполголоса забормотал: «Золин Гот-зол вошел в лабораторию и поставил на столик бутылку со спиртом. Восседавший в кресле Азизян молча приветствовал гостя кивком головы. Из темени Азизяна росла чешуйчатая антенна с наконечников в виде уменьшенной копии планеты Сатурн. Сквозь распахнутые полы велюрового лапсердака виднелась сетчатая шкура. В синих пальцах кондитера был зажат граненый мундштук с дымящейся сигаретой…»