Гарик Осипов - Товар для Ротшильда (сборник)

Ленина не убрали, бюст по-прежнему стоял на сцене, только сбоку. Одно время силачи, чтобы отличиться, двигали эти бюсты на глазах у публики во время бурных собраний. Зато в конце актового зала появился просторный, хоть спать ложись, бильярдный стол.

— А почему не играют, спросил я Зуева.

— Шары с киями у Тимофеича, — пояснил он, привинчивая тарелку.

Я удивился:

— Надо же, Тимофеич еще работает?

— Тю, конечно. Бухает, но держится. Это кадры старой закалки.

Тимофеич был действительно заводской денди, трудящийся джентльмен, он одевался с привычной аккуратностью отставника, все в нем было основательно, чисто и крепко, от башмаков до мундштука. Он был совершенно лыс, ходил в костюме, под пиджаком носил свитер, взгляд веселых глаз на лице, отделанном ветром, алкоголем и солнцем, поражал опять же не здешней живостью.

— У него в каптерке теперь же жь видео, — сообщил, понизив голос, Зуев — Ставит бабам, те пугаются, но смотрят, заразы, — он подмигнул и принялся прилаживать педаль к большому барабану.

Чтобы не мешать, я слез со сцены, пошел в конец зала и уселся на стул, с откидным, как в кинотеатре, сиденьем. Вскоре из белой двери за спиной появился, в точности такой, каким я его описал, Тимофеич, в сопровождении высокой дамы в короткой нараспашку дубленочке и на каблуках.

— Вова, с приездом, — коротко бросил он ударнику, пока он пробовал уже собранную установку.

В даме я признал певицу, видел ее где-то еще, может быть в одном из обычных ресторанов. Знакомое, но уже усталое лицо, правда, все еще озорная прическа. Подзавитые волосы напоминают парик, шея длинная, приятный загривок, увядший подбородок, кружевной ворот. В любой одежде кажется раздетой — исчезающий вид. Открытые части тела нового поколения волнуют, манят, как палец из дырявой варежки: «Иди суда». Неужели она тоже до сих пор поет? Но где же «Магомаев»? Звезда не должна торопиться, правильно делает, что не покидает номер раньше времени. И выпить, наверное, есть.

«Моя ты рыбонька», — миниатюрный мужчина в легком костюме целовал, тыкался носом в шею и щеки дамы в короткой дубленке. Дьявол, и он здесь, мой любимый конферансье! Ради него стоило сюда прийти, даже без магомаевских песен. В отличие от Тимофеича, с его голым черепом Юла Бриннера, этот выходец из прошлых десятилетий, свободно потряхивал зачесанными назад прядями пегих волос. В самодеятельности он с конца пятидесятых, и продолжает читать со сцены старые фельетоны в стихах, которые для молодежи, как заклинания непонятных демонов, правда, иногда конферансье меняет фамилии политиков. Вместо Джонсона, допустим, Рейган, потом Буш, а дальше видно будет.

Музыканты настроили аппаратуру, Зуев, вытирая руки большим носовым платком, мотнул мне головой. «Что такое?» — спросил я глазами, подходя к краю сцены.

— Пошли, поберляем за счет заведения.

— Пошли.

В столовой, кроме нас, никого не было. «Вова, насыпать тебе рассольничка? Полмысочки осталось.» — «Та что ж, насыпайте».

Мне достались бледные макароны с хлебом. За едой мы обсуждали старые группы, в отличие от других, Зуев не испортил себе вкус джазроком, кое-что знал.

— Надо, чтобы Толя обязательно исполнил «Солнцем опьяненный». Это коронка, — он несколько раз, как заклинание повторил эти слова.

Вернув посуду и поблагодарив поварих, мы поднялись в фойе. Там курили артисты в окружении молодых женщин и мужчин. Все они работали на зуевском заводе. Как почти всех, кто работает под одной крышей, их связывала общая похожесть. Легко представить себе, какие романы завязываются в этом месте. Кажется, они успели незаметно выпить. Мне никто не предлагал. А я здесь выступал и не раз, и танцевали.

В актовом зале горел малый свет, и несколько фонарей освещали сцену с карниза. Вдоль бильярда сновали силуэты в спортивных костюмах. Тимофеич выдал рабочим кии с шарами. Я присел поближе к сцене. Меня увидел басист, с улыбкой пробуя гитару, наиграл что-то из Битлз. Совсем не меняется человек, сколько же ему лет, благодушно удивился я, и волосы сидят аккуратным горшочком, в глаза не лезут. А я лысею, стал похож на сутенера…

Он молча стоял в правом портале. Я сразу понял, это он — Silver Fox. В спортивном костюме, с животом, но это был «Магомаев». Одной рукой он прижимал к животу микрофон, другой почесывал бедро. Время перед концертом всегда тянется до тошноты медленно, себе назло в рот попадет лишняя рюмочка, за ней другая, почему бы нет? Его удлиненные, под Хампердинка, волосы, равномерно, по-елочному, покрывала серебристая седина, вот почему я мысленно обозвал его Silver Fox.