Александр Оберемок - Сухая ветка

Целыми днями он сидел на стуле посреди комнаты, находясь в уже привычной прострации, и лишь к вечеру, устав, ложился в кровать. Он совсем перестал готовить, ничего не ел, а если и ел, то как-то механически, не замечая этого. Голова Штольца была занята одним — их несказанной любовью. Особенно импонировало ему то, что Она досталась ему девственной.

Иногда Штольц думал о том, что слишком долго находится в Ней, а это может Её измучить, поэтому он, озираясь, выскальзывал наружу, запирая дверь, и стоял у лифта, разрешая Ей отдохнуть. Его собственное желание было неутолимо, как неутолима жажда выбравшегося из пустыни путешественника, поэтому после непродолжительного отдыха Штольц иногда врывался в Неё, резко дёргая дверь, иногда входил медленно, не спеша, словно играя с Ней, а иногда он дразнил Её, делая шаг внутрь и возвращаясь назад.

Предел желаний почти любого мужчины — вершина власти над любимым существом. Ситуация полностью контролировалась Штольцем, и только сны не поддавались его воле. Расступающиеся стены открывали вид на море, на горизонт в лёгкой туманной дымке, а любимый стул Штольца, неизвестно как вскарабкавшийся на самый пик одинокой скалы, принимал вид (и очень удачно это делал) высокого трона каких-то северных королей. Пошевелиться было невозможно, существовал небывалый риск свалиться вниз, на острые холодные камни, края которых так и не смогла сгладить ледяная арктическая вода. В чистом и свежем воздухе растворялись последние остатки стен и потолка, и однажды ночью Штольцу стало страшно, он вдруг почувствовал себя таким одиноким, маленьким и беззащитным, что даже тихо, как ребёнок, заплакал. Понемногу тревога прошла, ему стало спокойнее. Он знал, что это квартира баюкала и утешала его, пела колыбельную, словно мать.

Ничем нельзя было определить границы всеобъемлющей любви (тот случай, когда об истинных размерах чего-либо можно только догадываться), поэтому она с некоторых пор вмещала в себя даже некое подобие сыновних чувств Штольца. Это привело к неизбежному, однажды проклюнувшемуся и вылупившемуся страху полного слияния возлюбленной с пока ещё абстрактным, но постепенно вызревающим материнским началом. Во всяком случае, Штольц до этого никогда не думал об инцесте. Всё это ставило его в неприятное положение, и в недоумении он терял след ускользающей мысли, такой важной и нужной, способной всё расставить на подобающие места.

И вот одним неприветливым утром к нему пришли. В тишине квартиры резкий звонок раздался иерихонской трубой. Штольц долго не мог понять, что это, а мерзкий звук всё продолжался. Штольц на цыпочках подошёл к дверному глазку.

За дверью стояли двое молодых клерков из банка. Штольц замер. Один из клерков, продолжая давить кнопку звонка, говорил что-то другому, и Штольц никак не мог расслышать, что именно. Лишь в перерыве между громкими трелями он разобрал ответ другого: «Вероятно, так». Постояв ещё пару минут, оба гостя направились к лифту. Когда пасть лифта захлопнулась, Штольц сел у двери на пол и судорожно сжал кулаки. Что же будет? Теперь его точно никогда не оставят в покое, следовательно, нужно срочно что-то предпринимать. Ведь если кто-нибудь войдёт в его квартиру, в его квартиру, то Штольц никогда не сможет простить этого ни Ей, ни себе.

— Как же тогда жить дальше? Что же делать? Что? — Штольц вскочил и заметался между стен — хищный зверь в запертой клетке. Картины, одна ужаснее другой, возникали в его воображении. — А если они позовут кого-то, чтобы взломать мою дверь? — думал он вслух. — А если они действительно откроют её? Насильники, маньяки, убийцы! Да как вы смеете!

Не находя выхода из тупиковой ситуации, Штольц решил забаррикадироваться. Едва он подумал об этом, как снова прозвенел звонок и в дверь сильно постучали.

— Кто там? — спросил Штольц, липкий от ужаса.

— Откройте немедленно, это полиция! — прогремел ответ.

— Зачем?

— Это господин Штольц? Мы хотим удостовериться, что с вами всё в порядке.

— Я не открою… Не имеете права!

— Ломай, — прозвучало за дверью.

— Постойте! Не нужно ломать. Я уже открываю…

Отворив дверь, Штольц в мгновение ока выскочил наружу. Полицейский стоял, широко расставив ноги, напоминая председателя комиссии из сна. Рядом улыбался тщедушный слесарь и оба молодых клерка, с любопытством взирающих на Штольца.

— Почему вы не открывали? — грозно спросил представитель власти.

— Я… боялся.

— Кого?

— Я думал, пришли грабители.