Йоханнес Зиммель - Мечтай о невозможном

— Глупости, как мы можем сердиться, — сказал Сиодмэк и поцеловал ее в затылок. — Тогда завтра утром к завтраку. Спокойного сна, дарлинг!

— Вы очень милы.

— Я неотразим, — заявил Сиодмэк.

Фабер вышел из машины, помог Мире отнести корзину с вишней. Перед входом в дом он сказал:

— Мира, пожалуйста, приходите.

— Нет, — сказала она, — я действительно хочу побыть одна, Роберт. Мне стало грустно после этой поездки.

— Я знаю, — сказал Фабер. — Я знаю, о чем вы подумали и что почувствовали. Я подумал и почувствовал то же самое. Именно поэтому я и прошу вас — приходите!

— Пожалуйста, Роберт, не надо меня просить!

— Как только я вас увидел…

— Нет! Не продолжайте! Я знаю, Роберт, — сказала она и посмотрела на него. Ее глаза показались ему огромными. — Нам обоим грустно. Завтра печаль пройдет. Завтра я охотно встречусь с вами, Роберт. Мы так хорошо понимаем друг друга. Вы поймете и это, не так ли?

Фабер молча взглянул на нее, кивнул и отступил в сторону. Он видел, как она открыла дверь, подождал, пока дверь за ней не закрылась, потом вернулся к машине, и они со Сиодмэком поехали в отель.

Он спал глубоким и безмятежным сном в большой прохладной комнате. Около шести вечера проснулся, принял душ, оделся и пошел в бар. Стеклянные двери бара были распахнуты настежь. Садилось кроваво-красное солнце. Сиодмэк сидел в углу, перед ним стоял стакан.

— Это не чай, — сказал Фабер.

— Это джин-тоник. Выпейте тоже. Нет ничего лучше после такого жаркого дня.

Разумеется, Фабер тоже выпил джин с тоником, потом они вместе выпили по второму, и вдруг Сиодмэк произнес:

— Вы счастливчик!

— Что случилось?

— Поглядите-ка, — сказал Сиодмэк и поднялся с улыбкой.

Фабер обернулся.

В бар вошла Мира. Она тоже улыбнулась и направилась к ним. На ней было поблескивающее серое платье и серые туфли.

— Итак, — сказал Сиодмэк.

— Что «итак»? — Фабер тоже поднялся.

— У вас глаза есть?

Только теперь Фабер увидел, что Мира воспользовалась нейлоновыми чулками и губной помадой от Сиодмэка. Она подошла к столу, и Сиодмэк сказал:

— Сказочная дама все же оказывает нам честь!

Фабер ничего не сказал. Он смотрел на Миру и чувствовал, как бьется его сердце. Оно билось сильно и учащенно.

Открылась дверь в палату Горана. Вошел Белл. Он сел на свободную кровать, подпер голову руками и молча уставился на пол. Фабер сидел неподвижно. Было слышно лишь тяжелое дыхание Горана.

Наконец Белл поднял голову.

— Стефан умер, — сказал он. — Я отвез отца в гостиницу, дал ему снотворное, теперь он поспит…

Белл смотрел словно в пустоту.

— Катастрофа, — сказал он. — Смерть ребенка всегда катастрофа. Для родителей, для всех, кто боролся за его жизнь, — для врачей, психологов, сестер, сиделок, духовника. Всегда особая, неповторимая катастрофа. Тотальная капитуляция. Никто не может сделать больше, чем сделали мы. Но мы все еще так мало знаем…

Он устало поднялся, подошел к монитору, проверил сердечный ритм, давление, пульс, нажав несколько клавиш, затем повернулся к Фаберу, медленно возвращавшемуся к действительности из пучины воспоминаний.

«Этот худой, измученный врач за несколько часов показал мне, как тесно связаны жизнь и умение сострадать», — с удивлением думал Фабер.

— Без изменений, — сказал Белл. — Мы должны подождать, пока не придет доктор Ромер. Она пока еще занята. По пути домой я завезу вас в Городскую больницу к фрау Мазин… да, да, само собой разумеется, господин Джордан.

— Перед этим вы говорили о трансплантации печени Горану, — сказал Фабер.

— Трансплантация печени Горану, да, — ответил Белл. — Ему была нужна новая печень, срочно. Мой друг Томас Меервальд, хирург городской больницы, был того же мнения. Мы позвонили в «Евротрансплант» в Лейден, это централизованный банк трансплантантов для Европы…

— Я слышал об этом.

— …Мы передали данные Горана и затребовали для него печень. «Евротрансплант» поставил его первым в списке, поскольку жизнь его была под большой угрозой. Конечно, в результате другие, которым срочно нужна печень, должны были подождать. Это ожидание ужасно. Оно может длиться месяцы, годы. Горану становилось все хуже и хуже. Он лежал здесь, в реанимации. Наконец позвонили из «Евротранспланта» — через четыре месяца после его поступления в госпиталь. Печень для Горана взяли от умершей в Риме девочки. Горан был немедленно переведен в Городскую больницу. Мой друг Меервальд со своей операционной бригадой летал в Рим, чтобы привезти печень.