Таисия Пьянкова - Я – дочь врага народа

– И долго?

– Посмотрим, – вздыхает он, продолжая: – Ты – девочка взрослая. Поймёшь… Если зрение через недельку-другую не появится…

– Ослепну, что ли? – торопится узнать Лиза.

Но доктор продолжает говорить начатое:

– А появится – восстановится совсем. Надо потерпеть.

– Зачем остригли? – спрашивает Лиза, не желая продолжать страшный разговор.

– Поспешили… Думали – понадобится трепанация.

Потом добавляет:

– А что остригли – не сокрушайся. Волос – не нос, отрастёт.

Пошла третья неделя – ночь продолжается.

Голос доктора перемежается тяжкими вздохами соседок по палате…

А лысая голова в слепоте пустует. Ну и хрен с ней, с поэзией!

По поведению соседок Лиза понимает, что окна находятся против двери, что палата – на третьем этаже…

Вот сейчас – все уйдут в столовую; ей принесут обед попозже.

Наконец в палате наступает тишина; Лизины ноги оказываются на полу. Они уже ступают, крадутся. Доносят хозяйку до окна. Поднимают на подоконник… И руки сами делают своё дело. Им остаётся только дотянуться до последний, верхней задвижки…

– Падла! – шёпотом ругается Лиза на высокий шпингалет. – Дурак тебя какой-то прилепил…

А минутой позже из неё криком выворачивается нутро:

– Сволочи! Пустите…

Крик не орёт, он прорывается из бунтующего тела сквозь зубы. Его к тому же покрывает гул голосов. У двери собралось народу – почти весь этаж…

И вот Лиза, как в памятном детстве, опять привязана к кровати…

Бедный доктор!

Сквозь затихающее в ней отчаянье Лиза чует, как мелко трясутся его руки. Так же мелко он семенит по палате – закрывает дверь и вновь подсаживается к ней… Начинает разматывать на её лице повязку.

Рядом, слышно, топчется сестра. Что-то говорит, говорит… И она не может никак успокоиться…

Бинты сняты. Доктор, на латыни, пытается в чём-то убедить сестру. Палата прислушивается…

Внезапно Лиза произносит:

– Очки…

Ближняя по кровати соседка переспрашивает:

– Чё ты сказала?!

– У доктора на лице блестят очки, – повторяет Лиза.

Доктор смотрит на неё и соглашается:

– Да, да! Очки…

Затем он неистово крестится, приговаривая:

– Господи! Слава Тебе, Господи!

– Господи! – вторит ему сестра, прикладывая руки к груди. – Боже мой!

И совсем уж неожиданно старичок-доктор, припав головою к Лизиной груди, причитает:

– Да внученька ж ты моя! Да умница ж ты моя! Прозрела…

Кто-то в палате, вторя доктору, тихо молится и громко сморкается. Наверное, в полотенце…

И вот… Медсестра уже ворчит:

– За пять недель ни один паразит не навестил, не поинтересовался: ослеп человек – не ослеп, лысый – не лысый!.. Хоть бы косынку какую принесли…

Она ведёт Лизу в хозяйственный закуток, отрывает там кусок марли, складывает наискось – повязать стриженую голову, затем подаёт ей листок – выписку из больницы.

За окнами февраль.

Училище наделяет Лизу, при её появление в марлевой косынке, ещё одним прозвищем – Страус Общипанный…

Март-апрель приходят – с тою же кличкою. С нею она предстаёт и перед своею первой любовью.

Она «делать лица» не умеет. И скоро обретает следующее прозвание – Влюблённый Антропос!

Володя Войцеховский, или Войцех, дохленький, светленький коротыш, наделённый гордой кровью поляка, ошарашен её чувством до крутых русских матов!

Он подговаривает друга Веньку поколотить Антропоса. Тот, дурак, соглашается. Но какая-то добрая душа предупреждает Лизу, и ей приходится обратиться за помощью к своему боевому прошлому.

К майскому празднику голова её уже немного обрастает: косынка снята.

После праздничного обеда, подходя к общежитию, Лиза видит на высоком крыльце физиономию Веньки.

На потеху всем «чижикам», которые собрались перед общежитием – посмотреть «концерт», в Лизиной причёске матово белеет алюминиевая гребёнка. Видны щербины нескольких выломанных в ней зубцов. В «зрителях» это вызывает потеху.

И Венькина морда лыбится…

Лиза идёт, следя за его правой ногою – та явно готова отвесить ей пе́нделя…

В аховый момент Лиза выхватывает из волос гребёнку и мигом срывает ею ухмылку с Венькиного лица…

Правая нога не успевает долететь до цели; защитник оскорблённого друга отшатывается, захлёстывает лицо ладонями. А Лиза медлит – ждёт, когда между пальцев заступника проступит кровь, и спокойно скрывается за дверью, кем-то распахнутой перед нею…

Даже Пельдуска и та – прикусывает язык.