Сара Эверетт - Если бы всё было иначе

Хотя многое из нашей избранной музыки есть у меня на телефоне, я подхожу к старому CD-проигрывателю и включаю его.

Но я не успеваю сесть, когда Мэл протягивает ко мне руки. Я не могу понять, чего она хочет.

– Помоги мне встать! – восклицает она, перекрикивая песню «Bugle Call Rag».

– Подожди, но… – я паникую, когда она пытается опереться на меня.

– Не станцевать под эту песню – преступление, – говорит она, приподнимаясь на слабых руках.

Одеяло спадает с ее колен, а вместе с ним и бумаги, которые она от меня прятала. Я хватаю ее за запястье, помогая удержаться на ногах, а потом наклоняюсь, чтобы подобрать то, что она уронила.

Я не хочу лезть в ее личные дела, но любопытство берет надо мной верх, и я бросаю взгляд на верхний лист.

Надпись на нем сделана таким неровным почерком, что ее трудно прочитать: «Цитата из Псалма 23 – слишком банально?»

Я кладу бумаги на диван, встаю и протягиваю Мэл вторую руку.

– Ты уверена, что стоит это делать? – спрашиваю я, видя, как тяжело она дышит. Кажется, вся ее энергия ушла на то, чтобы встать.

– Я не сломаюсь, – говорит она таким голосом, как будто это вот-вот произойдет.

Я беру ее за руки, и мы начинаем крутить бедрами, трясти плечами и строить друг другу рожицы. Мои мысли возвращаются к бумагам, которые я увидела. Они могут означать только одно: Мэл планирует свои похороны. Мне хочется свернуться в клубок и зарыдать, но Мэл на меня рассчитывает, поэтому я танцую и смеюсь, как будто в моей жизни нет никаких забот.

Песня не успевает закончиться, когда Мэл виновато качает головой, и я понимаю, что ей нужно сесть. Я помогаю ей опуститься на диван, когда замечаю, что в дверях стоит Люк. Его футболка промокла от пота, и он смотрит на меня круглыми глазами.

– Сто лет так не веселилась, – смеется Мэл.

Я накрываю ее ноги одеялом и сажусь рядом с ней, все это время чувствуя на себе взгляд Люка.

– Привет, мам, – говорит он, заходя в комнату.

Они пару минут болтают на разные темы. Я почти уверена, что мне не кажется: взгляд Люка то и дело возвращается ко мне.

Вскоре я встаю и начинаю прощаться.

– Я провожу тебя, – говорит Люк. – Мам, я скоро вернусь.

Мы выходим из дома и направляемся к моей машине в полной тишине. Наконец я не выдерживаю и выпаливаю:

– Она сказала, что хочет потанцевать. Это была не моя идея.

– Что? – рассеянно переспрашивает меня он.

– Она сказала, что не станцевать под ту песню – преступление.

– Не надо, – качает головой Люк. – Ты не обязана ничего объяснять.

– А.

Я ожидала от него любого ответа, кроме такого.

– Послушай, – говорит он, потирая затылок. – Единственное, в чем я никогда не сомневался, так это в том, как сильно ты ее любишь. Ни разу в жизни.

Произнеся последнее слово, он смотрит мне в глаза, и мне кажется, что я тону в их омуте.

– Хорошо. Я… никогда осознанно не причинила бы ей вреда.

– Я знаю, – говорит он.

Я сажусь в машину, и Люк отходит назад, чтобы я могла тронуться с места. По пути домой в моих ушах снова звучат его слова: «единственное, в чем я никогда не сомневался».

Я рада, что он это знает, но его слова подтверждают то, что он за все лето так и не сказал вслух: он сомневается во всем остальном, что было между нами.

– Как ты можешь просить меня остаться в общежитии? Она попала в больницу! – сказал Люк в телефон, и я представила, как он проводит рукой по волосам, оттягивая их назад. Он с детства делал так, когда из-за чего-то нервничал. – Я буду у вас через шесть часов. Даже через пять, если смогу ехать побыстрее.

– Да, но доктор сказал, что температура спадает и, возможно, Мэл уже завтра отпустят домой, – проговорила я. – К тому же у тебя впереди три промежуточных экзамена.

– К черту экзамены, – сказал он. Мне было непривычно слышать в его голосе такие мрачные оттенки.

– Люк… – со вздохом начала я.

– Не нужно было уезжать, – сказал он. – Я знал, что не нужно этого делать, но она клялась, что все будет хорошо. И рассказывала мне всякую ерунду про то, как ей хочется видеть, что я живу своей жизнью. Как она хочет убедиться, что я буду в порядке.

Я молчала, давая ему возможность выплеснуть эмоции, но ему хватило всего одной минуты.

– Обещаю, что позвоню тебе, если что-то изменится, – сказала я.

– Даже если ее состояние ухудшится?

– Даже в этом случае, – пообещала я.

В итоге Мэл провела в больнице две ночи. Лечение ослабило ее иммунную систему, и она поймала какой-то вирус, но, когда в среду Наоми привезла ее домой, на ее щеках уже начал появляться хоть какой-то румянец.