Йозеф Кот - День рождения

Из соседнего костела, где звучал орган, вышли две-три согбенные старушки, и Роберт сразу же представил себя коленопреклоненным в исповедальне: исповедуюсь богуивамотче в том, что выиграл сто тысяч крон, других грехов за собой не помню-аминь; священник же откажет ему в отпущении грехов: нельзя отпустить человеку такой тяжкий грех, нету теперь для Роберта спасенья, на веки вечные он осужден гореть в гееннеогненной-аминь… машина, выскочив откуда-то сбоку, едва не сбила его, водитель высунулся из кабины, метнул сердитый взгляд… Но Роберт только усмехнулся, уж если счастье начало тебе сопутствовать, оно будет сопутствовать всегда, везде и неизменно. Представилось, что в тесной комнатушке — куда снизу, из кухни, долетает покашливание пани Враштяковой и шорох чечевицы, которую она пересыпает, — на том пространстве, где стоит только железная кровать, шкап, помутневшее зеркало и умывальник, Роберт устроит маленький алтарь с дарохранительницей, где будет пребывать его счастье, и станет ему поклоняться, воздавать хвалы, целиком посвятит ему всего себя. До этого он никому не посвящал всего себя. До этого он никому ничем не был обязан.

— Не знаете, Стрелецкая улица далеко?

Роберт вздрогнул, точно его внезапно разбудили: перед ним стоял человек в потертом пиджаке, без галстука, в рубахе, распахнувшейся чуть не до пояса. Это был наконец тот случай, которого никак нельзя было упустить.

— Стрелецкая? Это довольно далеко. Удобнее всего на трамвае…

Человек выпрямился.

— Ну, ноги-то у меня крепкие, дойду пешком.

— Если хотите, я вас провожу.

— Не надо.

— Мне все равно в ту сторону.

— Да что вы привязались, в самом деле?

Голос звучал грубо, при слабом свете фонаря Кушнер увидел, что лицо у человека изрезано морщинами и обветрено, как у того, кто целый день проводит под открытым небом и не защищен от солнца.

— Надо перейти через дорогу, — сказал Роберт.

Человек с размаху шагнул на мостовую. Кушнер схватил его сзади за рукав:

— Нельзя на красный.

— Так уж и нельзя!

— Может оштрафовать регулировщик.

— Чихал я на регулировщика!

К счастью, их краткий спор прервал зажегшийся зеленый свет. Молча пересекли они оживленный перекресток, который даже в такой поздний час со всех сторон осаждали автомобили, и Роберт легким прикосновением руки направил незнакомца к длинной узкой улице.

— Туда, вниз, — сказал он, — пройдете минут двадцать, если не все шестьдесят. В гости собрались?

— Ваше-то какое дело? — гаркнул человек.

— Вы, верно, чем-то раздосадованы, — сказал Роберт, — со мной можете поделиться. Знаете, какое мне привалило счастье?

— Привалит, если не схлопочешь у меня по шее, — проворчал тот.

Роберт остановился.

— Вы хам, — сказал он. — Просто хам.

— Пошел ты знаешь куда…

Кушнер смотрел вслед человеку, пока не скрылась в темноте его широкая спина, и думал: «Что его во мне так раздражало? То ли он выпил лишнее, то ли шел на какое-то дурное дело — кража, убийство, месть изменившей женщине?..» Предположения, рожденные горячечной фантазией, казались ему самому смешными и нелепыми, он отвергал их и отбрасывал… Но тут он вздрогнул: может быть, у его счастья лицо оборотня — оно отпугивает всех одним своим видом?! Но нет, это было невозможно, ведь каждый человек жаждет счастья. Жаждет достичь недостижимого — от сотворенья мира это было так. «Других грехов я за собой не помню» — чушь. Перед ним были освещенные окна пивной. Он нерешительно вошел. Пелена дыма и липкого тумана накрыла его с головой, так что он в первый момент ничего не мог разобрать. Слышал только стук кружек, журчанье пивных струй, бегущих из краников, позвякиванье кассы и множество голосов, сливавшихся в один басовый тон. Казалось, Роберт очутился под водой — шум проникал к нему сквозь ее невидимую толщу, — когда же пригляделся, различил узкую стойку, галдящую очередь каких-то людей в кепках и спокойного, непомерно высокого бармена, молча подставлявшего кружку за кружкой под никогда не закрывающийся кран… Не говоря ни слова, Роберт встал последним в эту очередь, потом, словно его вдруг осенило, протиснулся вперед и объявил:

— Плачу за всех!

В пивной мгновенно воцарилась тишина; лица словно окаменели, множество глаз уставилось на Роберта.

— Это вы серьезно? — раздался в мертвой тишине голос бармена.

— Вы мне не верите?

Все рассмеялись.

— Ты чего умничаешь, тощий, — подступил к Роберту крепыш с большой блестящей лысиной. — Не умничай, а то я тебе врежу!..