Йозеф Кот - День рождения

— Пан бухгалтер сломал ключ, — отважилась наконец соседка.

— Всего-то, — сказал дворник. Минуту он колупал в замке спичкой, потом вытащил небольшой обломок. — Вот и все, — сказал он и пренебрежительно отвернулся от остолбеневшего Юрая Велюра.

— Вы… вы… — Он сделал шаг за ним, но дальше не хватило духу, только голос повысил: — Как вы дерзнули? Кто вас сюда звал? Да как вы смеете… Ковыряться в моих дверях… в моем замке… Я протестую. Вы слышите — протестую.

Но круг зрителей уже сомкнулся за спиной дворника, и вот Юрай Велюр снова стоит на площадке один и беспомощно, плаксиво повторяет:

— Я протестую, люди добрые, я протестую.

Лестница опустела, лишь остались на полу конфетные обертки да кучки собачьего помета. Еще раз его ударило в бок, куда-то под ребра, скобкой. На этот раз он почувствовал, дернулся, боязливо заслонил лицо руками, но обстрел прекратился — очевидно, и сорванцам затянувшееся представление уже наскучило, и они ускакали на соседние дворы. Как во сне спустился он по ступенькам. Прошел крадучись улицей и, оглянувшись, не наблюдает ли кто за ним, направился прямо в парикмахерскую.

— Покороче, — сказал он и, конфузясь, стянул с головы берет. — Пожалуйста, как можно короче, — а дальше уже внимал лишь благодатному лязгу ножниц, рубившему на фразы слова, которые всплывали в сознании откуда-то из атавистических глубин, — что тех, кого испекли, надо съесть, что надо насыпать им под ноги горох, сорвать с них пояс [2] По народному преданию, гайдукам удалось схватить неуловимого Яношика, лишь насыпав ему под ноги горох и сорвав с него волшебный пояс. Яношика предали мучительной казни: подвесили за ребра на крюк. Когда пришла весть о королевском помиловании, Яношик от него отказался, сказав: «Сами меня испекли, сами и съешьте», перефразировав народную пословицу: «Сами заварили кашу, сами и расхлебывайте». , но постепенно и эти фразы теряли смысл, по мере того как под взмахами ножниц падали на засаленный пол грязного заведения густые космы волос.

Перевод Л. Ермиловой.

Внезапная тишина, грянувшая, как удар барабана, относилась к нему, но он не замечал этого. Медленными, усталыми шагами он шел по прокуренному залу мимо полутемных кабинок и чуть не столкнулся с официанткой.

— Пардон, барышня, — сказал он рассеянно, и его голос заглох в кричащих фиолетовых обоях, которые делали помещение еще более тесным и душным.

Тут он заметил нас и направился к нашему столу. На нем был голубой свитер и темные очки, которые в такое время и в этом помещении выглядели довольно фантастически, нереально.

— Рад вас видеть, — сказал он все так же рассеянно. — Можно к вам присесть?

Не дожидаясь ответа, он свалился и мягкое кресло и вытянул ноги.

— Вы пришли сказать мне спасибо? — спросил Петер.

Он окинул нас глубоко запавшими глазами.

— За что?

— Я не мог написать иначе, — сказал Петер. — Мое перо меня кормит, лицедействовать я не могу.

Я вытащил газету и расстелил ее на мраморном столике.

— Это еще ничего, — заметил я. — Можно было и хуже написать.

— Да, да, конечно. Разумеется, можно было.

Он заказал себе вишневый сок.

— А я-то собирался предложить вам коньяку, — сказал Петер.

Он покачал головой:

— Я за рулем.

— Напиши я, что игра у вас пошла, я лишился бы доверия. Понимаете? У меня своя репутация, и рисковать ею я не вправе.

— Одни сок, пан Карас, — сказал официант. — Еще что-нибудь, пан Карас?

— Спасибо, это все. — Он сдвинул очки на лоб и повернулся к Петеру: — Так о чем вы говорили?

— Может, мы пьем кофе?

— Это напечатано, и ничего тут не поделаешь. — Я ткнул пальцем в газету, намокавшую в пивной лужице. — «В его нынешней форме Карасу не место в команде. Он перемещается по полю, как тяжеловесный паровоз (боже, ну и сравнения!), держит мяч, срывая развитие атаки». Вам это не нравится? Он написал лишь о том, что видел. И ни о чем больше.

— Я должен здесь встретиться с Эммой. — Он поглядел на часы.

— Кто это — Эмма? — спросил Петер.

— Одна девица. То есть невеста.

— У вас есть девушка, Карас? — сказал я насмешливо. — И тренер вам это разрешает?

— Тренер разрешает все. — Он стукнул пустым бокалом о стол.

— Так вот почему вы не в форме, — резюмировал я. — А еще удивляетесь, что к вам придираются.

— Эмма мне не мешает, — сказал Карас.

— Лучше бросьте вы это, — сказал Петер.

— Что, Эмму?