Игорь Шестков - Собрание рассказов в двух томах. Том 2. Под юбкой у фрейлины

Зонненберг представлялся ему гигантской кулисой старой жизни, постаревшей бутафорией для давно прошедшего спектакля… и это занимало и развлекало его.

Потому что он и себя самого, неизвестно зачем появившегося в этом городе двенадцать лет назад чужака, непонятно как и неизвестно для чего жившего тут вымороченной, фантастической жизнью, представлял себе ненужной бутафорией, пережившим свою смерть ходячим мертвецом, недостаточно мертвым для того, чтобы лежать себе спокойно под землей и недостаточно живым для того, чтобы жить по-настоящему, радуясь жизни, и делать свое дело, дыша полной грудью, обнимая и приветствуя свой город и своих новых земляков.

Так что эти угрюмые пятиэтажные коробки казались ему товарищами по несчастью, потерянными каменными душами, застрявшими в новом, паршивом, прокисшем мире будущего, халтурном творении демиурга-двоечника.

Казались не нашедшими покоя в небытии, из-за чьей-то фатальной ошибки оставленными в реальности, не завершившими свою естественную метаморфозу несчастными созданиями — унтотами.

Часто, во время осенних и зимних ураганных ветров насквозь продувавших Зонненберг, Карлу чудилось, что он слышит не скрип подгнивших стен, не потрескивание балок и не дребезжание старых стекол, а жалобные всхлипы и стоны домов-мертвецов. В их давно не топленных печах жили мыши, в дымоходах тряслись от холода домовые, а в страшных угольных подвалах копошились гигантские крысы.

* * *

Сегодня и был такой, мучительно сырой и холодный день, дул пронизывающий до костей норд-ост, срывающий последние еще не сорванные ноябрем листочки на почерневших, как бы окуклившихся деревьях…

Карл проснулся, дрожа от холода, посмотрел на неприятные, с птицами, старинные обои в спальне, которые, хоть сто раз и собирался, но так и не удосужился заменить, глянул в окно, убедился, что уже утро — по грязной улице несся поток ревущих машин, везущих своих владельцев на барщину… и, как это часто бывало в последнее время, не смог вспомнить, ни своего имени, ни профессии, ни даже названия города, в котором жил…

А когда вспомнил, то не смог понять, как же он умудрился прожить тут двенадцать лет и до сих пор не сойти с ума.

Решил — по обыкновению — побыстрее перевести стрелки на что-то теплое и доброе.

Не на женщин, от которых в последнее время получал только требования денег и жалобы, и не на путешествие на Карибские острова — во время последнего такого вояжа Карл заразился малярией и хронической диареей и едва ноги унес из этого тропического рая, а на нечто более доступное и близкое — на горячий кофе и завтрак.

Карлу ужасно захотелось сделать омлет.

В поваренной книге было написано, что омлет хорош, только если в него положить ломтики швейцарского сыра «Эмменталь» с небольшой добавкой тертого на мелкой терке альпийского «Грюйера». Омлет получает тогда «классический», немного терпкий, пряный вкус, который еще улучшится, если вы добавите несколько ломтиков свежей ветчины, пару розовых шампиньонов, петрушку и совсем немного кориандра.

Остатки ветчины и кусок альпийского «Грюйера» сохли у Карла в холодильнике уже неделю — с тех пор, как он устроил дома парти с игрой в бутылочку и раздеваниями для избранных коллег, начальника отдела и его жены, задумчивой креолки из Майями, так и не освоившейся в новом, почти расистском окружении, и периодически впадавшей из-за этого в депрессию, которую нужно было как-то купировать… что начальник и делал по мере возможностей… силами подчиненных, которым, впрочем, подкидывал за развлечение для своей креолки каждый раз после очередного «парти» или «пикника» небольшую премию, франков по двести, — даже консервная банка шампиньонов и пакетик с кориандром валялись где-то в недрах его кухонного шкафа, ломящегося от всякого съедобного хлама, а «Эмменталя», как назло, не было.

Разумеется, можно было сделать омлет и без «Эмменталя». И даже без «Грюйера» и без ветчины, а просто зажа-рить яичницу с грудинкой, блюдо, которое так любил заказывать в непогоду незабвенный Билли в своем уютном «Адмирале», обильно запивавший тамошнюю стряпню ромом. И даже не посыпать ее кориандром, а просто посолить.

Это было бы сытно и вкусно, особенно, если не экономить на грудинке, но тяжело и дисгармонично, а Карлу сегодня нужны были гармония и равновесие чувств, которые яичница с грудинкой дать ему не могла…

Гармония и равновесие были нужны Карлу, не только потому что за окном свистел ветер, опрокидывающий мусорные баки и погоняющий как хлыстом редких прохожих, но и потому, что его внутренняя неразбериха достигла такого уровня, что грозила вылиться — как подгоревшая каша из кастрюли — на обыденную реальность и начать уничтожать все на своем пути, как лава на склонах Этны.