Игорь Шестков - Собрание рассказов в двух томах. Том 2. Под юбкой у фрейлины

Остановился. Разогнулся.

Его шапочку чуть не сорвал ветер…

Вспотел. Схватился за сердце. Открыл рот как рыба в лодке рыбака.

Хотел было идти назад, к сырному киоску, но передумал, заметался, закричал что-то, напугал этим криком проходящих мимо него двух пожилых монашек в белых чепчиках. Монашки недоуменно посмотрели на Карла, перекрестились и продолжили путь.

Карл постоял несколько минут на месте, делая вид, что рассматривает в витрине новую модель «Порше», затем пошел дальше.

Ужас настиг Карла не сразу, потому что он в ту ночь не выспался и был заторможен. Искал, искал в мировой паутине те заветные страницы, просмотр которых карается законом… и заснул… изможденный и неудовлетворенный… только около половины четвертого.

А в девять уже вскочил…

Что же испугало Карла там, на перекрестке?

Ничего. Там его настиг ужас, который он пережил за десять минут до этого.

Его испугал продавец… тот самый. Продавец сыра.

Что же в нем было такого ужасного? Продавец, как продавец. В белом халате и белых же резиновых перчатках, с которых сыпалась какая-то пудра. На голове — чтобы волосы в сыр не попали — белая шапочка с маленьким серебряным голубком и вышитыми синими нитками инициалами. Среднего роста мужчина. Слегка за сорок. Блондин.

Вежливый, спокойный, не то, что глупая, назойливая и вульгарная продавщица рыбы в соседнем киоске, общение с которой вызывало у Карла тоску по жизни затворника в пустыне… далеко от морей, озер и рек… так громко орала и визжала эта стерлядь с жирно подведенными глазами и лиловыми когтями на воспаленных от постоянного соприкосновения с мертвыми соками ее лоснящегося товара пальцах.

О сырах продавец говорил вдохновенно. Говорил, почмокивая и поедая сырные палочки со сливочными розочками. Один раз он по ошибке откусил фалангу своего указательного пальца… и преспокойно съел ее вместе с кусочком перчатки.

Карл заметил это, но не осознал то, что видит, не удивился и не закричал. А продавец, лакейски согнувшись и притоптывая тремя своими длинными ножками, доверительно шептал Карлу, что сыр помогает от импотенции и головной боли, что «Эмменталь» будто бы обожали Гёте и Шиллер, и брали тяжеленные его головки в свои кругосветные путешествия. А Герман Гессе будто бы и вовсе на «Эмментале» помешался, и уехал в Индию разводить там каких-то особых пчел для приготовления специального воска, которым покрывают головки «Эмменталя»…

Услышав про Гёте, Гессе и пчел, Карл подумал: «Что это он несет? Что ему от меня надо?»

Сделал круглые глаза и мрачно уставился на продавца, подмигивая и подергивая веками и губами в так и не вылеченном, несмотря на все усилия доктора Винкеля, блефароспазме. А тот очаровательно заулыбался, замахал своими короткими ручками и произнес: «Шутка, шутка, дорогой господин, только милая шутка… понимаете? Шерц».

И так страшно зажмурился, что Карлу показалось — лицо продавца превратилось в небольшую головку сыра, на которой педант-учитель нарисовал множество радиусов для демонстрации действия силы тяжести планеты на маленьких человечков.

Да, продавец сыра был похож на сыр. Даже моргал, как сыр — не веками, а краями круглых отверстий на щеках. И испугало Карла то, что продавец сыра на рыночной площади — не только был похож на сыр, но и был сыром. «Эмменталем».

Без всяких диафор и эпифор.

Потому что Карл видел не только то, как тот сожрал фалангу собственного пальца, но и как продавец, застенчиво отвернувшись, задрал полу своего халата и отрезал кусок от своего бедра… когда обнаружил, что все 50 заранее подготовленных кусков «Эмменталя» уже раскупили. Четвертовать проволокой новую семидесятикилограммовую головку сыра ему явно не хотелось. Возможно, он не хотел резать родственника, брата или отца… или любимую. Поэтому и воспользовался собственной ногой. Отхватил кусман величиной с колено. И ничего! Даже не хромал!

И это колено лежало теперь в сумочке Карла!

Он нес его домой, чтобы разрезать на ломтики и запечь в духовке! И присыпать кориандром.

Как было не испугаться? Пусть и не сразу. Не вспотеть и не схватиться за сердце.

Придя домой, он обнаружил, что входная дверь его квартиры сделана из картона…

Обои содраны, потолок черный.

В квартире не было ни мебели, ни плиты, ни холодильника.

Только в одном углу валялось какое-то грязное засаленное одеяло.

Рядом с ним лежала фотография задумчивой креолки.

Дом качался и готов был развалиться, как карточный домик.