Марсель Паньоль: Жан, сын Флоретты. Манон, хозяйка источников

Было видно, что Уголену сделалось не по себе:

– Ты думаешь, я смогу справиться с этим делом в одиночку? Тут нужно человек пять, да и уйдет на это не меньше пяти лет и куча денег!

– Разумеется!.. По моим подсчетам, тут нужно не меньше пятидесяти тысяч франков, зато какая была бы прибыль!

– Вовсе нет, Папе. Это не так. Во-первых, дельных людей уже днем с огнем не сыщешь, к тому же надо следить за работниками, управлять ими, это большая забота. А еще: сливовые, персиковые и даже абрикосовые деревья дают такой урожай, что первый год еще куда ни шло, а на второй год их уже скармливают свиньям, и за них не выручишь и десяти су за килограмм… Уже года три-четыре, говорят, в Арле и в Авиньоне выращивают столько фруктов, что целыми кораблями отправляют их куда-то и уж не знают, что с ними делать. Так что все здешние, из Жеменос, из Роквер, из Пон-де-л’Этуаль, повыкорчевывали свои сады и на их месте устроили кто что… Раз ты хочешь, чтобы я занялся чем-то серьезным… Я еще не рассказывал тебе, чего я хочу, но сейчас покажу.

Взяв Лу-Папе под руку, он повел его за дом.

Уголен отбывал воинскую повинность в Антибе вместе с одним очень симпатичным пареньком по имени Аттилио Торнабуа, который ему как-то сказал: «Я тоже крестьянин. Выращиваю цветы».

Мысль о том, что можно выращивать цветы, показалась Уголену настолько сумасбродной, что он принял эти слова за шутку. Но в одно из воскресений Аттилио пригласил его на обед к своему отцу, и Уголен был потрясен всем увиденным.

За обеденным столом Аристотель Торнабуа поведал о том, как он тридцать лет назад пешком пришел из родной Италии, из Пьемонта, с буханкой хлеба и несколькими головками лука в холщовом мешке да парой ботинок, которые он нес за спиной, чтобы «поберечь» их. И вот теперь у него большая ферма, дом, не хуже городского, с синими занавесками на всех окнах и лакированной дверью, столовая с резным буфетом и стульями, чьи упругие сиденья сплетены из ротанговой пальмы. На госпоже Торнабуа кружевные воротники и манжеты, золотое ожерелье, сверкающие серьги, а служанка по красоте не уступает какой-нибудь городской даме. У самого Аттилио два велосипеда, два охотничьих ружья, лодка, чтобы рыбачить, а на обед подали целую баранью ногу и вино в запечатанных бутылках! И всего этого они добились, выращивая гвоздики!

Вот почему каждый вечер, в пять часов, в «свободное от службы время» Уголен шел со своим товарищем в поле, где росла гвоздика, и учился, как ее выращивать, а когда наконец подошел срок возвращаться домой, он тайком от своих односельчан привез в Бастид-Бланш штук тридцать саженцев. Ничего не сказав Лу-Папе, он посадил их за домом в Массакане, аккуратно выполняя все правила выращивания цветов, как и подобало настоящему флористу.

Из кустиков розмарина он устроил им изгородь, чтобы уберечь от порывов мистраля, а главное, скрыть от взгляда какого-нибудь заблудившегося охотника, который мог бы проболтаться о них в деревне.

По вечерам поверх слоя сена, наброшенного на жерди навеса над цветами, он клал еще и старые одеяла, а по утрам, набрав из колодца ведер десять воды, поливал с неподдельной нежностью каждый цветок в отдельности.

Как только они оказались за домом, Уголен победным жестом указал Лу-Папе на крохотную плантацию.

Ошеломленный дядюшка какое-то время смотрел на яркие цветы, после чего обернулся к племяннику, затем опять перевел взгляд на цветы и, наконец, спросил:

– Ах вот как ты развлекаешься?

Уголен стал рассказывать о плантациях Аттилио и о его бесподобном доме… Лу-Папе только бурчал и пожимал плечами.

– Что ни говори, это липовые крестьяне!

Сорвав штук тридцать распустившихся гвоздик, Уголен перевязал их полоской рафии, завернул букет в газету и заставил Лу-Папе запрячь повозку и доставить его в Обань.

Там он решительно зашел в один шикарный цветочный магазин, разорвал газету и, положив букет на прилавок, спросил:

– Сколько вы мне за это дадите?

Владелец, в пенсне, с седой бородкой и полным отсутствием волос на голове, взял в руки букет, осмотрел его и сказал:

– Вот это да!

– Это сорт «мальмезон», – уточнил Уголен.

– Стебли великолепны, – сказал цветочник.

– Так сколько?

– Приди вы в феврале, я бы дал все пятьдесят су… Но теперь, в конце сезона…

Он снова стал рассматривать гвоздики, затем понюхал их:

– Но все равно это стоит двадцать су. Идет?

– Идет, – согласился Уголен и, пока владелец считал, сколько в букете гвоздик, подмигнул Лу-Папе.