Никола Хотель - Это всегда была ты

– Как долго ты пробудешь здесь? – спрашивает Ашер. И я чувствую скрытый подтекст.

Как долго мне придется терпеть тебя? Сколько ты еще будешь сидеть на шее моего отца? Когда ты наконец исчезнешь?

Я понятия не имею, чего хочет от меня его отец или сколько времени это займет, но ответ должен успокоить в первую очередь меня саму.

– Я собираюсь уехать не позднее субботы.

Ашер с облегчением выдыхает, и мне кажется, что это даже хуже, чем если бы он просто сказал мне: «Убирайся из моей жизни!»

Мы проезжаем мимо поля для гольфа и медленно тащимся за автобусом, который едет впереди нас довольно долго. Проходит несколько минут, прежде чем я беру достаточно контроля над своим голосом, чтобы заговорить снова.

– Твой отец позвал меня сюда, но он не сказал, в чем дело.

Я не намеренно делаю акцент на слове «твой», но тем не менее надеюсь, что Ашер сочтет это предложением перемирия, потому что я говорю только о его отце. – Может быть, ты знаешь, для чего?

– Без понятия. Он и мне тоже прислал только билет на самолет. Я не видел его уже две недели и за это время даже по телефону разговаривал с ним всего один раз. И у нас, разумеется, были темы для разговора получше, чем твоя персона.

Разумеется .

Его голос звучит равнодушно. Поскольку Ашер больше ничего не говорит, а только упрямо смотрит перед собой на проезжую часть, я смиряюсь с этим и так же упрямо смотрю в окно. Через некоторое время я со вздохом открываю свой рюкзак и вытаскиваю Хедвига. Свое имя мой ежедневник унаследовал от совы Гарри Поттера. У него белоснежная обложка, на которой красуется ровная черная надпись. И так же как почтовая сова знаменитого волшебника приносит письма, так и я в своем Хедвиге коллекционирую небольшие послания самой себе. У Обри есть аналогичный ежедневник, и он носит имя Эррол – в честь гигантского сыча семьи Уизли.

Мои пальцы скользят по обложке. До сих пор рисование всегда помогало мне упорядочить мысли и почти сразу же успокаивало меня, так что я надеюсь, что так будет и сейчас. Хедвиг для меня как дневник, хотя я никогда не стану излагать в него свои личные мысли, а буду записывать лишь отдельные фразы и высказывания. Потому что с дневниками, которые лежат на видном месте, у меня уже был плохой опыт. Плохой опыт, в котором мой сводный брат сыграл немалую роль. Но даже без записей, просто взглянув на эти нарисованные фразы, я сразу вспоминаю, что произошло в тот или иной день.

Искоса взглянув на Ашера, я раскрываю свой ежедневник. Хотя он не мог бы вычитать ничего личного в моих записях, мне хочется избежать очередных насмешек с его стороны. В самом начале на пунктирных линиях первой страницы красуется афоризм, который я вывела на этой странице год назад – вскоре после того, как мы с Обри вместе решили пойти в один и тот же университет: «Nil sine magno labore».

Это девиз Бруклинского колледжа, при виде которого у меня всегда сразу мурашки по коже. Это помогает мне снова сосредоточиться исключительно на своих целях и не обращать внимания на все остальное. «Nil sine magno labore» – «жизнь ничего не дает человеку, если он не приложит большого труда». Прочитав эту фразу, я снова вспоминаю, для чего все это делаю. Почему я провела последние годы в интернате, для чего вернулась сегодня и зачем встречусь с Ричардом и его сыновьями. Почему я не рыдаю, когда думаю о прошлогоднем Дне благодарения, Рождестве или Дне независимости. Ну, в большинстве случаев. Стоп, стоп. Это касается не только прошедшего года. За последние несколько лет все эти праздники не вызвали у меня даже грамма восторга.

Я хочу окончить учебу, чтобы наконец стать совершенно независимой. Как только у меня будет диплом в кармане и работа в перспективе, я смогу полностью разорвать отношения с семьей Ричарда. И я смогу забыть все, что было связано с Ашером. Возможно, в какой-то момент у меня получится почувствовать запах мыла «Блейкли», и мое сердце не будет при этом болезненно сжиматься. Возможно, тогда я даже не буду вздрагивать, увидев руки Ашера на большом экране.

Ладно, на самом деле мне кажется, что этому не бывать. Мои раны никогда не заживут окончательно.

Со вздохом я перелистываю несколько страниц, пока не попадаю на первую чистую. Затем без особых раздумий я начинаю рисовать на гладкой бумаге изогнутую линию, переходящую в букву. Обычно я сразу чувствую, как сосредоточенность на букве заставляет угомониться мои бешеные мысли, но на этот раз я лишь относительно преуспеваю в этом. Тем более машина подпрыгивает, и я делаю помарку на первой же букве. Вот-вот мы с Ашером проедем по мосту и окажемся на территории острова. Словно я переступлю невидимую черту. Границу, которую я даже мысленно не пересекаю в повседневной жизни.