Дженни Хан - Меж двух огней

Нужно ли говорить, что теперь все изменилось.

Папа пытался в первые годы после маминой смерти приготовить семейный обед, но каждый раз это был полный провал, он горько сожалел о потраченных впустую деньгах, говорил, что не может жить без Джуди, и праздник проходил так ужасно, что мы стали покупать в кулинарии жареную курицу и замороженные овощи. Единственно, что он готовил дома – это запеченную картошку. И хотя ее практически невозможно испортить, ее вкус всегда казался мне каким-то неправильным.

Вдруг папа прямо за столом начинает плакать. Интересно, какое воспоминание так его расстроило? И как назло каждый год эта чертова годовщина выпадает на будний день, мне невыносимо думать, что я проведу его не с ним.

Но еще хуже, что в следующем году меня вообще не будет на Джар Айленде.

– Что-то я неважно себя чувствую, – говорю я папе тихо, как будто у меня болит горло. – Может, я останусь дома?

– Не стоит, – отвечает он, всхлипывая.

– Что? Да ладно тебе, пап. – Я понимаю, что мой голос звучит, как у здоровой, но какая разница? – Я никогда не прогуливаю!

– Знаю. Именно поэтому ты и должна идти в школу. Твоя мама никогда бы не простила мне, что ты пропускаешь из-за нее уроки.

Я открываю рот, чтобы поспорить, но Пэт кидает на меня предупреждающий взгляд. Он прав. Этот день тяжелый для всех, и мне не хочется еще и с папой ссориться. Я плетусь наверх, одеваюсь и выхожу за дверь.

Хорошо, что многие не знают, что у меня нет мамы. Это, разумеется, не касается миссис Чиразо. Поэтому в школе в этот никто не старается общаться со мной как-то по-другому. Чему я несказанно рада, ведь я терпеть не могу всех этих сочувственных взглядов. Но все-таки мне интересно, вспомнит ли Лилия, скажет ли она мне хоть что-то. Во время похорон ее не было на острове – ее семья тогда жила в Бостоне, но все равно они сделали пожертвование от лица моей мамы какой-то онкологической клинике.

Я вхожу в вестибюль школы и вижу Лилию. Она болтает с Эш, и при виде меня чуть улыбается, так же, как и каждый день. Я не замечаю никакой разницы.

Я абсолютно уверена, что упоминала о маме в разговоре с Мэри, но точную дату ее смерти не называла.

Странно, хотя я и привыкла переживать этот день в полном одиночестве, в этом году мне было гораздо хуже, чем обычно.

Я открываю дверцу шкафчика, чтобы повесить куртку. Там на груде моего барахла лежит маргаритка.

Маргаритки были любимыми мамиными цветами. На похоронах каждый положил на крышку ее гроба по одному цветку перед тем, как его опустили в могилу.

Я оборачиваюсь и смотрю вокруг. Кто это сделал? Точно не Лилия. И не Мэри. Она не может этого знать.

И вдруг какую-то секунду, очень короткую секунду я замечаю, что из-за угла на меня смотрит Ренни. Мы встречаемся глазами.

В те выходные, когда мама прошла последний сеанс химиотерапии, никому не хотелось это отпраздновать. Хоть лечение и закончилось, но результаты его не внушали надежд.

За месяц до этого доктор сказал ей что-то вроде: «Джуди, это ваш выбор». Это было худшим, что мог сказать доктор. Значит, даже у него почти не осталось надежды. И все-таки за обедом мы обсудили, стоит ли ей продолжать лечение или нет. Папа говорил первым. Он убеждал ее расслабиться и получать удовольствие от той жизни, которая ей осталась, но мама посмотрела на нас с Пэтом и сказала.

– Как можно не попробовать?

Папа зарыдал. Мы все тогда плакали. И никто из нас даже не притронулся к лазанье.

Мама съездила на последнюю процедуру во вторник, а через три дня Пэт должен был участвовать в гонках по бездорожью на своем мотоцикле. Это была первая гонка вне острова после того, как мама заболела. Обычно на гонках присутствовала вся семья, и к нам присоединялась Ренни. Конечно, в этот день мама была не в состоянии никуда ехать. Пэт пообещал ей, что выиграет для нее приз. Молодец, он постарался не плакать при ней. Он ушел в гараж и уже там дал волю слезам.

Мне всегда нравилось наблюдать за гонками, в которых участвовал Пэт. Все семьи гонщиков знали, кто он такой, настолько он был хорош. Нас тоже все узнавали. Даже когда я стояла в очереди за хот-догом или просто шаталась по округе, другие дети демонстрировали мне свое уважение. Но я приходила на гонки не просто, чтобы поболеть за Пэта. У меня тоже были обязанности. После каждого заезда я натирала мотоцикл тряпкой, пока он не становился, как новенький. Я счищала с него всю грязь. И со шлема тоже. А Ренни заботилась о том, чтобы у Пэта всегда под рукой была банка ледяной кока-колы.