Авраам Иегошуа - История разведенной арфистки

В центре Нижнего Иерусалима, и впрямь в самом фешенебельном ресторане, он пытался завоевать благосклонность сестры, соблазняя ее изысканной едой. Между переменами блюд он, желая как можно глубже быть в курсе дел, расспрашивал ее о работе на съемках оперы, производящихся у подножия Масады. Участники хора предположительно тоже набирались из массовки, но для заднего плана дополнительно требовались женщины. Желающих и подходящих для этой позиции было больше чем достаточно, но он отвоевал место для сестры, так что на все то время, которое зависит от нее самой, она сможет наслаждаться участием в музыкальной жизни страны – если не в качестве исполнительницы, то, безо всякого сомнения, как участница массовки. Да, кто спорит, – со вздохом произнес он, – утрата концерта Моцарта давит – и будет еще давить на ее сознание, – но тут уж ничего не поделаешь. Но сыновний долг… а он ведь хороший сын, не позволяет ему обречь мать на жизнь в окружении религиозных фанатиков, пусть они даже не живут рядом со времен самого раннего детства. Но внезапно он заметил признаки некоторого сомнения и неуверенности в ее поведении и теперь он умоляет ее, свою сестру, отказаться от романтических и замшелых европейских понятий, бытовавших в древних городах, а потому и помочь ему, Хони. С переездом их матери от черного ультрарелигиозного Иерусалима к жизни среди белых людей, где она окажется рядом с собственным сыном, невесткой и любимыми внуками, получив возможность завести новых друзей в пансионе, объединенных общими интересами, и еще – кто знает, ведь пути Господни неисповедимы – встретит нового спутника жизни.

– Спутника жизни?!

– Именно. Пока человек жив – все возможно, Нóга, и все разрешено. Смерть папы не превратила ее в инвалида, лишенного сил; ее преданность папе все эти годы не отнимает у нее права оставаться полноценным человеком. Ты со мной не согласна?

– Я тебе верю.

После обеда он отвез ее обратно на улицу Раши,́ но у него не было ни времени, ни желания посетить дом, где прошла их молодость.

– Там нет ничего, на что я не нагляделся бы в прошлой жизни, – сказал он, – и я вовсе по этому не соскучился. Пришло время расстаться с прошлым навсегда.

Поднимаясь по лестнице, она пожалела, что его нет рядом, потому что, подойдя к двери, услышала непонятные звуки сражения, а попав в квартиру, немедленно увидела его, усевшегося в родительских креслах: подстриженного наголо мальчишку в белой рубашке, с телевизионным пультом в руках; цицит выпущены наружу, длинные черные пейсы, окаймлявшие лицо и делавшие его похожим на дикого козла; предмет его забот покоился у него на коленях, посапывая, и лицо его, в ореоле золотистых и вьющихся пейсов, еще больше, чем обычно, похоже было на лицо сошедшего с небес ангела.

Задвижка, поставленная Абади, в конце концов, похоже, не смогла противостоять их домогательствам во время ее отсутствия, поняла она. И это сейчас наполнило ее всю не столько гневом, сколько чувством, близким к отчаянию. Она вспомнила о маленькой своей опрятной и простой квартирке в Арнеме, и жалость к самой себе охватила ее. Но прежде, чем она сумела, смогла выдавить из себя хотя бы первый слог, старший из разбойников затараторил в обычной своей манере – жалостливой и в то же время наглой:

– Послушай, Нóга… ну в самом деле… поверь, твоя мамаша всегда разрешала смотреть у вас телевизор. Честно.

– Твоя мамаша… – язвительно передразнила она его. – Послушай, парень, я – не твоя мама и с меня хватит этих игр. Так что убирайтесь – прямо сейчас. И возвращайся к дедушке с бабушкой, не забыв у меня этого цадика . А я приду наверх позднее и расскажу им, что вы здесь мне устраиваете.

– Ничего из всего этого у тебя не выйдет, – сказал мальчик с мягкой горечью, неожиданной для нее. – Бабушка наверху уже даже не вспомнит, что она – наша бабушка.

– Тогда я все расскажу вашему деду. Уверен, что он с вами разберется.

– Интересно, как он это сделает, – так же тихо спросил мальчик. – Дедушка возвращается домой поздно вечером едва живой, добредает до кровати, валится на нее и спит. Нет, ты послушай, Нóга, я готов поклясться на Библии, что твоя мама снова станет приглашать нас к себе, чтобы утихомирить. И сама включит телевизор. Она очень жалеет этого бедняжку.

И произнося все это, он непрерывно переключал пультом программы. Мелькнул исторический канал, за ним последовали моды, и снова она почувствовала, как захлестывает ее волна ярости. Одним движением выдернула она шнур из розетки и, ухватив мальчишку за белый воротник, вытащила его из кресла.