Дмитрий Бавильский - Красная точка

Вася спускался вниз и смотрел на запертые двери. Здесь жил Таракан, интересно, что с ним стало? Был ли он любовником Любки или же это только грязные сплетни «дома образцового социалистического общежития», которые самозарождались в бетонных перекрытиях? Правду-то теперь никто не узнает.

Вася остановился на втором этаже, где когда-то жили Соркины и Тургояк с родителями и сестрой Светой.

Мимо своей квартиры (дверь та же, как и почтовый ящик, слегка вдавленный кем-то на месте надписи «для писем и газет», из-за чего журналы, остро пахнувшие типографской краской, застревали в его узкой щели и рвались) он проскочил как можно быстрее, не оглядываясь. Будто гнался кто следом или гнал его скорее на свежесть. Наступал на пятки чужим запахом, траурным маршем Шопена.

Сбежал по лестнице предбанника вниз, резко толкнул дверь, которая когда-то крепилась тугой пружиной и стреляла каждый раз, как советское шампанское, а теперь безвольно висела на непонятных соплях, выбежал под козырёк.

В лицо ударил отрезвляющий вечер.

Начинало темнеть.

Шёл потусторонний снег, из-за чего день казался ещё короче и как-то теснее.

Сугробы в палисаднике, где мама когда-то разводила цветы, стояли уже в человеческий рост, хотя заканчивался только декабрь, основные снегопады ждали впереди. На Рождество и Крещение.

Вася перевёл взгляд на соседскую пятиэтажку и увидел сестёр Зайцевых. Ну, конечно, кого, если не их? Остальные ж разъехались или поумирали, а ему, для закрепления урока, нужно обязательно встретить кого-то из прежней жизни.

Сильно повзрослевшие, в одинаково коротких шубках, они, пользуясь свежестью новогоднего снега, выбивали ковёр. Тёмно-зелёные ромбы вписаны в коричневые квадраты – примерно такой же висел и в Васиной гостиной над диваном, тоже тёмно-зелёный, в мелкий рубчик – когда переезжали на Российскую, ковёр забрали с собой, а диван нет. Вася вспомнил, как долго мама воевала с клопами, пока не вывела подчистую. И про комариные тучи вспомнил зачем-то.

Сёстры Зайцевы боролись с ковром на том же самом месте меж домов, где когда-то и они каждую зиму точно так же выбивали свои семейные вещи. Где Марусей был найден кулон. Резко озябнув, Вася, тем не менее, стоял, смотрел (курить не хотелось и вообще ничего не хотелось, словно на время умер – и подглядываешь за бытием изнутри небытия), как они бросили его ворсом на снег и как следует потоптались по нему сапожками.

После перевернули на снег тыльной стороной.

Бросили. Расправили. Припорошили со всех сторон, точно стиральным порошком, втоптали снег в ворс.

Тут Васе померещилось, что он видит на чужом ковре красную точку, с которой когда-то упражнялся против близорукости. Только на этот раз она была не фиксированной на стекле, как в позапрошлой жизни , но металась по всему заснеженному ворсу, точно живая.

Вася поднял глаза на соседнюю пятиэтажку и увидел в окне третьего этажа школьника, плющившего лоб о стекло с лазерной указкой в руке – самым модным гаджетом того времени, которым любили баловаться ученики младших классов, сбивая самолёты с курса.

Мальчику было скучно, вот он и развлекал себя тем, что преследовал близняшек алым пятном, на которое те не обращали внимания. И тогда Вася вновь стал смотреть на бывших соседок.

Сёстры Зайцевы взяли в руки щётки. Присели для удобства. Заскребли, зашумели синхронной работой, как пловчихи взмахивая руками: ымбш-ымбш-ымбш …

Но пока переворачивали (Вася видел, что тяжёлый ковёр даётся близняшкам с усилием), на белом, ничейном снегу отпечатался его повторяемый пылью узор.

2015–2018

Точнее, времени как исторической общности не существовало, за исключением разве что смены времён года. Советские люди жили в вечности, развитой социализм казался бесконечным – никаких иных формаций, социальных ступеней или общественных состояний не знали или же быстро забыли, утратив любые возможности альтернативы. СССР – система закрытия, безобменная, значит, в дальнейшем с Васей ничего, кроме коммунизма, случиться не может. Хотя приход коммунизма уже тогда, изнутри развитого социализма, казался таким же проблематичным, как наступление конца света.

Последний подъезд этой же пятиэтажки, где одна из квартир первого этажа освобождена для общественных нужд. Вася зашёл в неё сразу после переезда: на входе, у кафедры выдачи, висит плакат, где нарисовано дерево, вместо листьев у которого – портреты русских классиков, заключённые в привлекательные овалы. За кафедрой сидела пухлая соседка, похожая на белочку.