Наталия Репина: Жизнеописание Льва

Во мне поселилась ярость. Когда я думала о соседях, у меня начинали трястись руки, стучало сердце, сбивалось дыхание. Я десятки раз представляла себе, как прихожу в их квартиру и разбиваю гантелей уродливый низкий лоб неандертальца, как бью его, поверженного на пол, ногами. Мне не становилось легче от этого чувства, скорее наоборот. Ненависть не находила выхода. Однажды в пять утра я позвонила в службу психологической помощи. Со мной разговаривал молодой человек по имени Егор. Я поделилась с ним своими мечтами о мести. Он воспринял их как намерение и стал отговаривать меня это делать. Егор посоветовал мне бить подушки или даже найти такую услугу, где за деньги можно крушить списанные вещи. Меня тронуло его искреннее, как мне показалось, участие, но я знала, что физические действия мне ничего не дадут.

Я жду Петра у подъезда — когда-то он должен выходить на улицу. Выпал снег, но тепло, он наверняка растает. Легкий пар все же виден при дыхании. Петр выходит и, увидев меня, делает движение вернуться домой. «Подождите, — говорю я, — у меня только один вопрос. Почему он позвал вас жить, если не любил?» — «Глупая вы, — говорит Петр. — Потому и позвал».

«По большому счету любовь тоже нудится, и нуждницы восхищают е» [3], — говорит Женя по телефону. Не понимаю его.

Иногда они ссорились по ночам, в основном мать и дочь. Колокольчик превращался в пустую консервную банку. Он кричал матом, пронзительно, долго, а мать отвечала короткими испуганно-агрессивными репликами.

В декабре я уже спала раз в трое суток, два-три часа. Работать я не могла, меня уволили. Мне было все равно. Голова кружилась. Помню это странное состояние звенящей пустоты, когда ты весь сконцентрирован на том, чтобы ровно сделать шаг. Простые формулировки. Соленые огурцы — вкусно, хорошо. Снег — холодно, плохо.

Я больше не могла искать Льва, с трудом ходила даже по квартире. Папа смотрел на меня со страхом и говорил: «Ну что тут сделаешь, хамы, а против хамства…» Я начинала плакать, и он замолкал. Я много плакала.

Вызываю такси и еду на дачу. Снег в этом году никак не ложится. Еду к дому Льва и застаю его там. Он варит пшено. «Лев! — говорю я. — Ну наконец-то!» Но я не рада, скорее раздосадована — зачем он скрывался? Он смотрит на меня грустно и ничего не говорит. «Вы пустили Петра, а он прогнал кошек, — говорю я. — Петр не стоит того». Он хмурится и отворачивается к окну. Я зачем-то рассказываю ему историю, которую прочитала недавно в «Фейсбуке», — про Тоньку-пулеметчицу, которая во время войны расстреливала своих, но ушла от возмездия и жила счастливой советской жизнью. Совесть ее не тревожила.

Лев напряженно смотрит в окно, и я понимаю, что мучаю его этим рассказом. И я опять и опять, с новыми подробностями, рассказываю ему про эту Тоньку, пока он не начинает плакать.

В какой-то день — это уже было в январе — я, сама не зная зачем, поднялась к ним. Открыла мамаша. Я снова стала говорить что-то про суд, сама себе не веря. «Ну, хватит!» — сказала она и вытолкнула меня за дверь. Я не удержалась на ногах и села на пол. Мне пришлось довольно долго так просидеть, пока папа не заволновался и не пошел меня искать.

После этого заболела. Поднялась температура, я не могла заставить себя поесть, пропал голос. Я по-прежнему не спала, но стала проваливаться в спасительные обмороки.

И вот тогда-то, между обмороками, путая день с ночью, я поняла.

Как же я сразу не догадалась! Бывает ущербность физическая, отсутствие части тела от рождения, бывает душевная, из-за неверного набора хромосом. Может быть, есть и духовная? Прозрачные глаза, затягивающие в пустоту, нутряной голос, нависший лоб несформировавшегося человека… Назовите их мелкими бесами или, как где-то писал Набоков, личинками людей. Убогие, недоразвившиеся, они отчаянно пытаются воспроизвести жизнь нормального человека — так, как они ее себе представляют. Они заводят собак и гуляют под ручку. Покупают новую мебель и приличную одежду. Но наступает ночь — и мутный недочеловеческий хаос проступает и диктует свои условия. Голос грубеет, вылаивая мат вместо слов; тело корчится, не удерживая — в чем? в лапках? щупальцах? — предметы; ненависть и презрение ко всему, что не ты, диктует поступки и слова. Бессознательное копошение, животные инстинкты, непроизвольные сокращения нервных окончаний… Как бы привлекательно ни выглядели они днем со своими собаками и ремонтом, — каждую ночь человеческая оболочка спадает. И они не знают, что с этим делать.