Наталия Репина: Жизнеописание Льва

Он садится в своей комнате с блокнотом и между вылазками на кухню пишет закон, запрещающий убивать червей, которые живут в грибах. Но это значит, что червей будут жарить вместе с грибами. Может, тогда велеть червям не жить в грибах? Но чем же червям питаться? Может, тогда людям не есть грибы? Но это так вкусно. Он чувствует, что совсем выбился из сил.

Нет покоя и Сахрановым. Упрямая Катя стала добиваться правды с маминым зонтом. Она очень ждала маму, потому что та-то должна была подтвердить, что это ее зонт, и тогда все бы поняли. Но мама не подтвердила, и очень сердито. Обедать садятся раздраженные, и только Вова, как обычно, пытается как-то сгладить.

— Вов, ты чего так плохо ешь? — спрашивает Светлана. — У тебя после похода должен быть зверский аппетит.

Вова вспоминает, что он будущий герой. Со всего размаха, как человек, привыкший поедать телячьи ноги, кусает помидор; из треснувшего бока вырываются красные сочные брызги с желтыми зернышками, врезаются в стекло террасы и медленно стекают вниз.

— Здорово! — восхищенно говорит Катя.

— Не то слово! — говорит Анатолий.

Катя, зажав в кулаке вилку, втыкает ее в котлету и поднимает вверх, примериваясь, с какого бока укусить.

— Прекрасные манеры! — язвительно говорит бабка. — Дети воспитаны безукоризненно.

— Кушай, кушай, дочуш! — в присутствии жены Анатолий сразу переходит на шутливо-ироничную манеру. — Еще намучаешься с этим политесом.

— Ш чем? — спрашивает Катя с полным ртом.

— Да ну, действительно, Толь, — говорит Светлана. — Что вы как маленькие? Катя! Сядь нормально!

Катя, глядя на мать, откусывает от котлеты большой кусок.

Ранен.

— И положи котлету в тарелку!

Катя смотрит в окно, сосредоточенно жуя, потом кусает еще.

Ранен.

— Катя! Ты слышишь, что я тебе говорю?!

Катя молча жует. Вова смотрит на мать.

— Девочки, не ссорьтесь, — это Анатолий.

— Никто и не ссорится, я просто прошу Катю есть по-человечески.

Катя безучастно смотрит в окно.

— Катя!!

Ранен. Четырехпалубный?

Катя смотрит в тарелку, потом поднимает голову на мать.

Молча смотрит, потом опять принимается за еду. Светлана растерянно взглядывает на Анатолия.

Убит.

— Спасибо, — тихо и никому говорит Вова.

Вылезает из-за стола и скрывается в глубине дома.

Светлана вскакивает и, не придумав, как грамотно отступить, быстро уходит с террасы во двор.

Через окна видно, что она хватает ведра, которые стоят рядом с крыльцом на деревянной лавке, выливает из них воду в железную бочку и идет с ведрами за калитку.

Вот теперь из-за стола выходит и Катя. Она тоже идет к калитке. На улице, с мрачным торжеством обернувшись на мать, отправляется в противоположную сторону.

Она идет туда, куда ей нельзя одной и даже вдвоем с Вовой. Но теперь только там она может добиться справедливости. А дорогу она знает, здесь ничего особенного: по бетонке до конца, потом через поле — дорожка не очень мокрая, пшеница еще не созрела, а в июле будет скрывать ее с головой. Через плотину, направо, направо — и вот она, длинная дорога между высокими заборами. Главное — не разговаривать ни с кем посторонним.

— Дядя Костя! — кричит она почти от калитки.

— Дядя Костя! — зовет она, подходя к дому. Дверь не закрыта.

В глубине дома радио поет: «Это наша с тобою судьба, это наша с тобой биография…» Жужжит оса, стукаясь об оконное стекло.

Она поднимается на второй этаж.

— Дядя Костя!

Дядя Костя спит на диване, сильно и тяжело дыша, рядом на полу валяется газета «Советский спорт». На столе, застеленном скатертью, поет транзисторный приемник с длинной антенной, в стакане с серебряным подстаканником недопитый чай. В вазочке с медом возится оса. Особенная тишина всегда стоит в комнате со спящим человеком и особое настроение: ты один, но как бы не один. Можно рассмотреть спящего так хорошо, как никогда не рассмотришь бодрствующего. Катя походит к дяде Косте и внимательно смотрит на него. Ну, в общем, ничего нового. Еще можно исследовать дом и вещи. Застекленную полку — медицинские справочники и немного детективов. Платяной шкаф — дверца скрипит, не открыть. Этажерку: наверху — зеркало, пониже — много пузырьков. Катя берет один, самый красивый, и пытается его открыть. Пузырек выскальзывает и падает на пол. Он не разбивается, но шумное дыхание дяди Кости прерывается. Он поворачивается на бок. Очки соскальзывают с лица, проезжают по подушке, останавливаются. Радио допело, пикают позывные. Катя нагибается за пузырьком, и там, на нижней полке, как раз на уровне ее глаз, — красивый альбом. Батюшки мои, это марки. Самолеты, животные, картины! А дальше — и вовсе чудеса. Школьные дневники! Старые, посеревшие. На ладонях остаются пыльные следы. Дальше грамоты, вместе с ними вытискивается фотография: на фоне развернутого знамени — бритый налысо мальчик в школьной курточке.