Антон Секисов - Песок и золото

Гортов с вдохновением застучал по клавишам. В голове, наконец, зазвучал стройный и бодрый голос Северцева, речь полилась потоком. Говоря, Северцев так и стоял перед Гортовым, как в том подвале: поставив ногу на стул и вещал, пока суровая молодежь, упав ниц, чистила ему обувь.

Гортов закончил печатать к утру. Перечитал, но слова липли к глазам, расплывались, смысла не уловить. Упал на землистую простынь.

Отключился на пару часов, вскочил.

Уже опаздывал на работу.

— Ну что ж, могло быть и лучше, — Порошин, коротко посмотрев на листы, скомкал их и отшвырнул в урну.

Гортов замер, почувствовав внезапный укол в сердце. Затуманилось в голове. Как же, но как же...

— Как же, а мне казалось... — пролепетал он, бросив фразу на середине. Ему казалось, что он написал гениально. Будто ему нашептал интервью для вшивой газетки голос с небес, пусть и похожий на голос Северцева.

— А, в общем, конечно, неплохо, — смягчился Порошин, увидев намокший взгляд. — Только он родился на Рязанщине, а не на Брянщине. Вы это больше не путайте.

Ямщик домчал до невзрачных домов, из которых слышались звуки пьяного праздника. Порошин весь день лукаво подмигивал Гортову, и глаза его были полны предвкушениями еще не известных Гортову удовольствий. Бортков и Спицин тоже подмигивали ему.

Когда ступили на землю, дохнуло свежими травами. Где-то вдали пробурчал гром. На черно-лиловом небе вспыхнули огоньки фейерверка — вспыхнули в Москве, а казалось, в потустороннем мире. Затем еще один, и еще. В городе отмечали что-то.

«Пошли, пошли», — Порошин нетерпеливо толкал «Русь» в здание.

Внутри играл рок-н-ролл. Официантки носили коктейли под флуоресцентным искрящимся потолком, и юбки их развевались. За барными стойками сидели как будто другие люди, не из Слободы — безбородые и в светлых брюках.

— Вдыхайте воздух свободы, — кричал и плевал ему в ухо Порошин.

— Воздух Слободы, — машинально откликнулся Гортов, усаживаясь на стул.

В тонких рамках висели на стенах портреты западных идолов — бейсболистов, артистов и режиссеров. Бесконечные артефакты вокруг — флаги, Пизанские и Эйфелевы карманные башенки, миниатюрный Биг Бен, Сид Вишез, лижущий щеку пухлой блондинки Нэнси — черно-белая редкая фотография. Все пили виски и джин. Вокруг был сильно сгущенный Запад. «До такой степени Запад, что уже Восток», — подумалось Гортову.

Порошин всех угощал. Все пили немного, готовясь к чему-то. Порошин, не щадя живота своего, пил за всех.

За соседним столом хохотали и подпевали музыкальному аппарату, видимо, иностранцы — «It’s a-a-a-a-all right, I’m Jumpin’ Jack Flash, it’s a gas, gas, gas!».

— Гесс! Гесс! Рудольф Гесс! — неуклюже подпел и Порошин. Иностранцы смеялись. Порошин зачем-то смертельно обиделся и убрал с лица злую гримасу только тогда, когда иностранцы скрылись.

Гортов чувствовал себя хотя и в твердой памяти, но в непослушном теле. Трогал себя за лицо, лица не чувствуя.

— Я уже пьяный совсем, пойду, — сказал Гортов. Они начали пить еще в редакции.

— Стоять! Все интересное впереди, — хмурясь, подался вперед Порошин.

Коллеги сидели, услужливо смолкнув. Откуда-то снизу струился оранжевый свет. На столе стоял ром. Крупные куски льда, как буйки, качались в темной холодной жидкости.

— Я видел твое лицо тогда, у Илариона, — Порошин перешел на басовые ноты. — Тебя корежило. — Он икнул. — Это хорошо.

Порошин еще придвинулся.

— Что до меня, я и подавно, искренне, всеми силами души ненавижу все эти свечки, кадила, березки, постное лицо попа, вот всю эту Русь и каждого ссаного патриота. И слово-то какое, богомерзкое просто: «Патриотизм». От него тошнит уже какими-то червяками и вишневыми косточками. Да что уж, у нас на «Руси» его все ненавидят.

— Он шутит, — сказал Спицин.

— За всех не говори, — сказал Бортков.

Порошин повернулся к ним с сияющими глазами.

— Ну хорошо, ты, Бортков, не ненавидишь. Ты недолюбливаешь. Но... — и тут он поднялся и уронил стакан. — Как, я спрашиваю тебя, нормальный человек может это говно любить!?

Порошин звучал на весь зал. Многие обернулись, и диджей сделал музыку громче, а Спицин молча потянул его вниз за лацкан.

— Вот наш святой отец Иларион бросил клич, — не садясь, но тише продолжил Порошин. — Ищу, мол, молодых талантливых патриотов. Деньги есть! Все есть! Ну вот искали, искали — прислали тебя. А ты ведь такой же кощунник и русофоб, нам чета.

Порошин, наконец, сел, выразительно постучав по лбу.