Антон Секисов - Бог тревоги

«Ну, вот и все», — подумал я с порога. Навстречу мне встал очень маленький врач, которого я принял за лилипута. Это был полностью облысевший мужчина с сетью мелких сосудов на лбу, на щеках, на съехавшем набок распухшем носу, который выглядел непристойно. Присмотревшись получше, я все же решил, что в нем было сантиметров сто пятьдесят, а то и побольше, и в лилипуты он формально не проходил. Но знак явно был недобрым.

Он очень долго ощупывал бок, и живот, и спину. Потом стал рассматривать белки глаз, настороженно щурясь. Глаза у меня стали слегка желтоватыми, как пальцы рук и губы, во всем был виноват этот проклятый и бесполезный морковный сок. Вид у врача был слегка потерянный. Я снова вспомнил слова Лиды о том, что в Петербурге можно устроиться в частную клинику без диплома, никто и не подумает его проверять. Он выписал мне направления на анализы и в ответ на вопрос, умру я или останусь жить, просто пожал плечами.

Я не торопился домой, меня угнетало, что я выбился из намеченного мною самим плана по посещению кладбищ. Хотелось посетить Волковское, Литераторские мостки, там как раз лежал писатель Тургенев, огромный благонамеренный дворянин, напоследок изнасилованный огромным жуком, по словам Жени. Там мог лежать и я сам, точнее, эта могила с моим именем. Ведь это литераторские мостки, а я литератор, все это казалось более или менее логичным.

Я долго шел мимо заброшенных редких бараков по вдавленным в землю путям, не встречая ни машин, ни людей, ни даже мусора. Посреди дороги стоял туристический автобус с совершенно пустым, дочиста выпотрошенным салоном. Только в одном из нескончаемых убогих одноэтажных зданий я увидел светящиеся гирлянды в окне. Разглядеть их было непросто за ржавой решеткой и слоем размазанной пыли. Но гирлянды свидетельствовали: даже в постапокалиптическом, брошенном и людьми, и всеми богами мире найдется уголок хотя и жутковатого, но уюта.

Рядом с кладбищем протекала зловонная черная речка. «Настоящий Стикс», — сказал бы про эту речку любой человек, и даже слыхом не слышавший ни о каких Церберах и Аидах. Даже если знакомство с древнегреческой мифологией ограничилось у него овсяной крупой «Геркулес» — все равно, откуда-то из глубин услужливо всплыло бы это определение, Стикс.

Я прошел мимо храма Иова. Нечасто встретишь православные храмы, названные в честь ветхозаветных святых, в особенности Иова, этого напористого страдальца. Персонажа той части Ветхого завета, раздела Ктувим, который некоторыми иудеями отвергается как неканонический. Значит, кого-то крестили и в храме Иова. И такой человек мог бы ответить на механический, лишенный всякого смысла вопрос Никиты о месте крещения, что его крестили в церкви Иова, и, может быть, потому вся жизнь пошла у него наперекосяк. Никита на это бы только похлопал глазами и либо повторил свой вопрос, либо потребовал закинуть его на потолок, чтобы он мог оставить на потолке очередной отпечаток своих маленьких сальных пальцев.

В отличие от Александро-Невской лавры, здесь никого в деревянные ящики не забили, и черные памятники были открыты ветру и снегу. Я читал имена с табличек. Григорович, Салтыков-Щедрин, Гончаров. В глубине был страшный памятник писателю Мамину-Сибиряку и его жене. Рассеянным взглядом глядит мертвец, а за плечом этого мертвеца другой мертвец, женского пола, еще более мертвый. Такой мертвец, встреча с которым напугает обычного мертвеца. Николая Лескова я отыскал с большим трудом — он лежал под маленьким некрасивым куском гранита. И даже цифр ему пожалели — «1831–95» (вторых «18» не приписали, как у всех остальных).

Зато у Тургенева обнаружился целый египетский саркофаг, и памятник был очень массивным. Обыватель любит Тургенева, а не Лескова. Кого еще любит обыватель? Блока. Пойду-ка я полюбуюсь и его помпезным памятником. Но Блоку мой подход не понравился. Я шел по стрелке к могиле Блока, я твердо знал, где он лежит, но могилы нигде не было. Это было совсем нелепо, ведь я уже видел ее и прошелся трижды там, где могильный обелиск должен стоять, но он все не находился. Зато трижды наткнулся на огромную лохматую голову Бехтерева, напоминавшую голову богатыря из «Руслана и Людмилы». Я задержался у каменного креста, под которым нашел покой воинствующий атеист Белинский, и там обратил внимание, что по дороге кружит машина полицейского патруля.

Чокнутый паренек, разгуливающий по утонувшему в грязном снегу некрополю, волновал их воображение, но сделать они ничего не могли, я чувствовал, что нахожусь под защитой.