Игорь Шестков - Дорогая буква Ю

Вторая книга, «Фабрика ужаса» — изначально называвшаяся «Ужас на заброшенной фабрике» — тоже названа по одноименному рассказу, имеющему много продолжений, как сейчас говорят — сиквелов. Это история о том, как в жизнь главного героя входит что-то невыносимо ужасное и одновременно интересное, чудесное… Спасающее его от скуки рутинной немецкой провинциальной жизни. Если в моих «советских» рассказах я описывал то, что было в действительности, лишь изредка прибегая к деликатному остранению или, точнее к гиперболизации, то в рассказах о жизни в Германии я часто пишу о том, чего нет. И это не фантазии (терпеть не могу это мыльное слово), не перверсии, не бредовые интенции слабоумного, а упорные поиски в мнимой зоне человеческого сознания. Попытка дополнить реальность мнимыми событиями и явлениями, с одной стороны объясняющими эту реальность, с другой — позволяющими ее нейтрализовать, выйти на новый уровень жизни.

Третья книга, «Покажи мне дорогу в ад» одноименна последнему тексту этого издания, своеобразной повести, рассказывающей о злоключениях некого Гарри, странника по нижним мирам и по совместительству — палача на службе у сатаны. Гарри и человеком-то назвать можно с натяжкой… Это порождение мнимой области мира. Также как и окружающие его образы — не то люди, не то персонификации, не то демоны. И это повествование, изложенное в обратном времени, не есть фантазия или бред… Это камера обскура обычной реальности. Ее подложка. Подкорка. Темная скрытая сторона.

Да, вы правы, все три книги составляют своеобразный триптих, а их названия — намечают путь. Точнее каскадное нисхождение.

С чем я не могу согласиться, так это с определениями «фабричная эстетика» и «модернистские ужасы». У меня в текстах этого нет.

БТ: Как и кем подбирались обложки ваших книг? И еще, кто еще из художников, по вашему мнению, соответствует вашей прозе, и могли бы вы сами, как художник, ее проиллюстрировать?

ИШ: Обложки моих книг я всегда планирую сам. Все-таки я бывший художник. Дизайнер «Алетейи» только удачно воплотил мои замыслы, за что я ему очень благодарен. На передней стороне обложке «Сада наслаждений» — слегка деформированный фрагмент композиции на остатках Берлинской стены неизвестного мне художника, которую я сфотографировал несколько лет назад. Мир этой картины — биологический и одновременно механистический — показался мне подходящей антитезой к названию и содержанию книги. На корешке и задней обложке книги — на зеленом фоне фрагмент одной из гравюр Гойи из серии «Капричос».

На передней стороне обложки «Фабрики ужаса» — фотография одной из глухих стен дома в центре Берлина, покрытой граффити. Разнообразие, пестрота и хаотический стиль этого изображения как нельзя лучше подходит к моим «страшным рассказам». На задней стороне обложки — и тоже на густом зеленом фоне репродуцирован фрагмент работы Босха.

На передней стороне обложки книги «Покажи мне дорогу в ад» — фрагмент огромного триптиха-коллажа, который я сделал к выставке в Ганновере ЭКСПО 2000. Несколько месяцев он висел в вестибюле одного из павильонов выставки. Фон обратной стороны — опять Босх.

Моей прозе «соответствуют» много художников, прежде всего это Босх, Брейгель, Гойя… художники немецкой «Новой предметности», французские, испанские и бельгийские сюрреалисты. Дали однако в этот список не входит, а вот Макс Эрнст — безусловно входит. Иллюстрации к прозе — как и Восток — дело невероятно тонкое. На мой взгляд, мои тексты — и есть иллюстрации к самим себе. Своеобразные словесные картины, словесное кино. Сам я не могу больше рисовать — разучился и руки дрожат.

БТ: Ваши поздние рассказы и повести уже полностью принадлежат европейской эстетике, там где Деблин, Йозеф Рот и Бруно Шульц — имена и школы можно множить, но неизменным остается одна очень важная авторская черта. Во-первых, фееричность вашей прозы по-прежнему связана с соответствующей «изобразительностью» — от «Капричос» Гойи до психоделии в духе «Желтой подводной лодки» — и это уже не причуды, а узнаваемый стиль. Во-вторых, прежние ментальные модели в сюжетах, напоминающие Зощенко и Аверченко, надежно синтезировались в кафкианский модернизм. Вы сознательно столь стремительными темпами выходили из шинели «сатирической» школы или это неизбежный исход, и природа художника, увидевшего мир, взяла свое?

ИШ: В этом вопросе вы больше утверждаете, чем спрашиваете. С вашими утверждениями я более-менее согласен. И изобразительность текста и суггестивная психоделика привлекают меня в текстах больше всего. О Бруно Шульце я написал большое эссе, это один из моих любимых графиков и авторов. Но прочитал я его и впервые увидел его работы — относительно недавно, когда то, что вы называете моим стилем, уже сложилось.